— А я сразу заметила,— проронила миссис Томпсон.— Он же вылитый Морис.
Я поглядел на фотографию над камином и только тут понял, что вижу перед собой собственное лицо. Это ошеломило меня. На какую-то секунду я снова ощутил нереальность окружающего, как бывало иной раз на фронте, когда летящий рядом самолет вдруг вспыхивал ослепительным оранжево-зеленым пламенем и я знал, что люди, с которыми я пил пиво час назад, запекаются там в собственном соку, как окорока.
— Не сердитесь, Джо,— сказала миссис Томпсон.— Мы так говорим о вас, точно вас здесь нет. Извините.— Она накрыла ладонью мою руку.— Мы очень тоскуем о нем порой. Но мы не сделали из него святыни и не вспоминаем о нем каждую секунду, хотя и не пугаемся, когда что-нибудь напоминает нам о нем. Я говорю бессвязно, но думаю, что вы меня понимаете.
— У меня тоже так, когда я вспоминаю отца и мать,— неожиданно для самого себя сказал я.
Седрик встревоженно поглядел на меня. У него было приятное худощавое лицо с густыми кустистыми бровями и темные, начинающие редеть волосы.
— Я просто грубый, бесчувственный, невоспитанный, старый дурак,— сказал он.— Простите, если я расстроил вас, Джо.
— Вы не расстроили меня,— сказал я и улыбнулся.
Наступило молчание, но в нем не ощущалось неловкости.
Наше сближение шло полным ходом — мы сразу включили третью скорость, если можно так выразиться. Мы уже были в наилучших отношениях, какие только возможны между холостым молодым человеком и супружеской парой средних лет. Между нами возникло дружеское взаимопонимание, если только это затасканное воскресными газетами выражение годится здесь; да, в сущности, с такими людьми, как Томпсоны, иначе и быть не могло. Все же у меня хватило ума понять, что не следует слишком злоупотреблять этим взаимопониманием. Хотя мы и включили уже третью скорость, наше совместное путешествие только начиналось.
Седрик ушел в школу, а я поднялся к себе наверх с намерением прилечь. Прошлую ночь мне не спалось, и сейчас, после основательного завтрака, я чувствовал приятную сонливость. Я снял ботинки и пиджак, облачился в свой халат (больше для шику, чем для тепла) и прилег на диван.
Я уснул не сразу. Некоторое время я лениво боролся со сном, все еще ощущая во рту вкус жареного цыпленка, лимонного пирога и турецкого кофе и стараясь угадать, с какими людьми придется мне иметь дело в муниципалитете и что за человек казначей Хойлейк — мой будущий начальник. У меня имелось достаточно времени для того, чтобы навести справки, так как к работе я должен был приступить в понедельник, а была еще только пятница… Дождь перестал. В доме было удивительно тихо, только снизу, из кухни, доносился легкий шум и шаги миссис Томпсон. Эти звуки не тревожили меня, не мешали моему медленному, спокойному погружению в сон. Наоборот, казалось, что и уютное потрескиванье дров в камине, и легкий звон посуды, и плеск бегущей из крана воды существуют специально для меня, существуют только потому, что мне приятно к ним прислушиваться.