— Вы прирожденная кокетка, верно, моя радость? — сказал я ей.— И вас еще никто ни разу не побил?
— Я имею дело только с цивилизованными людьми,— сказала она холодно.
Я глубоко втянул воздух и перевел дыхание. Злиться было бесполезно.
— Успокойтесь, я не собираюсь докучать вам.— Я заставил себя улыбнуться.— Вы слишком очаровательны, вот в чем беда.
Наступило молчание. Когда она заговорила, голос ее звучал мягче.
— Джо, вы очень неопытны. Нельзя получить сразу все, чего вам хочется. Запомните это.
— Запомню,— сказал я, не понимая в ту минуту, к чему она клонит.
В тот вечер, помнится, была первая читка «Фермы в лугах». Когда я приехал в театр, наш режиссер Ронни Смит был уже там. Ронни работал в банке, но, глядя на него, вы бы никогда этого не подумали. Он носил зеленые замшевые туфли, старые фланелевые брюки, желтый свитер и спортивную куртку. У него было помятое лицо и гладко прилизанные с помощью бриолина волосы, начинавшие редеть на висках; все это вместе взятое делало его похожим на профессионального актера средних лет, к чему, как мне кажется, он и стремился.
— Здорово, Джошуа! — сказал, вернее выкрикнул, он, что также являлось частью усвоенной им театральной позы.— Черт побери, у вас чудная роль. Не от мира сего.— Он дважды повторил, смакуя: — Не от мира сего. Но тем не менее вы должны работать, черт побери, вы должны работать!
— Вы нагоните на него страху,— сказала Ева, входя вместе с Элис.— «Малый-то пришел, чтоб повеселиться малость, так, что ли, дружок?»
— Привет, Ева,— сказал я.— Привет, Элис. Вы сегодня неотразимы, должен признаться.
— Вы очень любезны,— сказала она.— На самом деле я чувствую себя препогано.— Это прозвучало не слишком дружелюбно. Что верно, то верно: она отнюдь не намеревалась тут же на месте пасть жертвой моих чар.
Рядом с розовощекой, живой, задорной Евой Элис и в самом деле казалась какой-то изможденной и бледной. У нее были тонкие черты лица и волосы цвета меда, которые в тот вечер она стянула узлом на затылке. Я подумал, что фигура у нее — как с картинки модного журнала, но бюст, пожалуй, великоват. Обтянутые белым свитером груди ее, казалось, чуть-чуть обвисали под собственной тяжестью, и в этом было что-то еще более влекущее, чем упругость,— ощущение безыскусственности,— и мне вдруг захотелось коснуться их.
Я тотчас отогнал от себя эту мысль. Все это пустое! Мне припомнилось, как прижималась ко мне Ева: «Вы изумительны, мы должны что-то придумать, давайте удерем куда-нибудь…» И какой был от этого прок? Затем мне припомнилась Сьюзен на последнем спектакле: Джек ни на секунду не спускал с нее глаз, и не успел я опомниться, как он умчал ее домой в своем новом сверкающем автомобиле. Нет, Элис не для меня. Я должен тотчас выбросить эти мысли из головы, пока они там не засели слишком прочно.