Лиза одним глотком допила вино и с глухим стуком поставила кружку на стол. Марья Ивановна, сама недавно разведшаяся с пьяницей-мужем, осведомилась:
— А развелись они как?
— Быстро и просто. Отец подарил мне квартиру на двадцатилетие, и мама сказала, что ей больше некого ждать в его пустом жилище. Он давно ей доказал, что женщин много, и все они лучше нее. И конкурировать она с ними, на что-то наивно надеясь, больше никогда не будет. И уехала, оставив половину своей одежды за ненадобностью. Развод по обоюдному согласию в ЗАГСе дали сразу, даже без срока для примирения. Отец не возражал. Он поначалу даже рад был.
Слушавшая эту историю, как завлекательный роман, Катя выдохнула:
— Был? А теперь?
— А теперь нет. Он пару лет погулял открыто, никто ведь не мешал. Правда, мамину комнату не трогал и подруг своих туда не пускал. Жениться больше не хотел, всем моим псевдомачехам сразу заявлял, что хочет остаться свободным. Они мне на него даже жаловались, представляете?
Подгоняя замолчавшую рассказчицу, Катя несмело спросила:
— А потом?
Лиза болезненно потерла замерзшие вдруг руки.
— Да что потом? Стандартно, так ведь часто бывает: отец снова стал ухаживать за бывшей женой. Цветы, подарки, деньги, а маме ничего не нужно. Он мне плачется, что так ее любит, жизни без нее не мыслит, а она его разлюбила. А чего он ждал? Что она всегда все его подлости прощать будет? Он еще удивляется, что она деньги от него не берет, а мама и без его подачек прекрасно зарабатывает, она переводчицей в издательстве работает.
Любовь Николаевна авторитетно подтвердила:
— Мужики женщин гораздо больше ценят, если те независимы.
Богатый опыт общения с ранимым мужским самолюбием заставил Лизу сурово подтвердить:
— Конечно! Я поэтому и работаю. Никто не скажет, что бездельница.
Желая знать окончание трогательной истории об еще одной незадавшейся женской судьбе, Катя тихо спросила:
— А мама?..
— Мама говорит, что никогда к нему не вернется, что она себя за столько лет впервые нормальным человеком почувствовала, а не малоценным придатком к мужу. Отец оправдывается, уверяя, что в его мерзком поведении есть и ее вина, надо было на место его поставить, может, даже пощечину влепить, чтобы опомнился, а она только улыбалась. Вот он и считал, что всё в порядке. И я, кстати, к этому же привыкла. Что бы ни было на душе, — улыбайся!
Марья Ивановна догадливо воскликнула:
— Так вот почему у тебя лицо всегда одинаковое! Улыбчивое, но равнодушное.
Лизонька заглянула на дно пустой кружки и даже потрясла ею над листком бумаги, удивляясь себе.