Мужчина сделал вид, что ничего не понял и продолжал с настойчивым вопросом смотреть на меня. Пришлось представиться:
— Я Маргарита. Художница. Живу здесь, пишу картины.
Бабульки тут же кинулись подтверждать мою художническую состоятельность:
— И замечательные картины, между прочим!
Опять в этих словах прозвучал непонятный мне, но вполне доступный гостю подтекст. Нахмурившись, он уточнил:
— Просто Маргарита? А фамилия есть?
Я воспротивилась прозвучавшим в его голосе милицейским ноткам:
— А вам зачем?
Это его удивило. Видимо, до сей поры ему никто возражать не пытался. Немного поколебавшись, признал:
— Да незачем. Я не участковый, чтобы всё про всех знать. — И, повернувшись к старушкам, продолжил прерванную моим появлением речь: — В общем, так: собирайтесь и поедем в дом престарелых. Там за вами хоть присмотр надлежащий будет. А тут с вами в любую минуту черт-те что случиться может.
Старушки возмущенно загалдели, не решаясь, впрочем, серьезно ему возражать. Мне были понятны его мотивы — женщины в этой глухомани и в самом деле были беззащитны. У них даже сотового телефона не было, чтобы сообщить о болезни или любой другой возникшей проблеме.
Мужчина искоса посматривал на меня, что-то прикидывая, и я невежливо у него спросила:
— А вы кто?
От неожиданности он откинул голову и несколько раз недоуменно моргнул. Похоже, здесь его должна была знать каждая собака. Чуть усмехнувшись, протянул мне руку и представился:
— Извините, не подумал, что мы видимся впервые. Андреев Семен Иванович. Здешний управляющий. — И пояснил мотивы своего здесь появления: — В какой-то степени ответственен за всё, что происходит на этой земле.
Я внимательнее посмотрела на него. Так, значит, это тот самый Сенька, который, если бы не был женат, вполне бы мне подошел. Как ни странно, но у меня возникло это же нерациональное ощущение. Какие-то необычные флюиды, шедшие от него и странным образом греющие мое сердце.
Он смотрел на меня сквозь выгоревшие ресницы с непонятным мне, но очень добрым и сочувственным выражением, будто зная обо мне всё, и я почувствовала, что начинаю заливаться краской, как маленькая застенчивая девочка.
Семен так подчеркнул свое полное имя, что мне стало неудобно за свой, весьма сокращенный, вариант. От странного, сжимающего внутренности непонятного предчувствия мне не хотелось протягивать ему в ответ свою ладонь, но его рука упрямо висела в воздухе, ожидая мою, и я нехотя вложила в нее свои вымазанные в краске пальцы, стараясь не замечать пронзительные токи, враз пошедшие по ним к моей женской сердцевине.