Было тихо, если не считать радостного пения какой-то пичужки над моей головой и стрекота кузнечиков под ногами. И вот посредине этой блаженной тишины по нашей маленькой деревеньке вдруг разнесся недовольный баритон.
Он звучал начальственно и напористо. Ему несмело возражали тихие голоса обычно вовсе не робких старушек. Меня это и возмутило и заинтриговало. Кто это командует моими самостоятельными соседками? Торопливо протерев руки ветошью, чтобы снять следы попавшей на них краски, я вышла на улицу.
Неподалеку от дома бабы Веры виднелся серый запыленный УАЗик, которыми в советские времена снабжались лидеры колхозов и совхозов, а рядом с ним, сердито склонив голову, стоял крепкий мужчина среднего роста. Это он разговаривал с моими бабульками таким раздраженным тоном, вынуждая их защищаться. Что опять стряслось?
Я поспешила к ним на выручку, забыв, что мне бы лучше не высовываться.
— Что случилось? — мой голос прозвучал слишком резко, я и сама это слышала, но уж больно беззащитными мне показались сбившиеся в стайку старушки.
Обернувшись, мужчина удивил меня добрым выражением светло-голубых внимательных глаз. От него и в самом деле веяло непривычной в наше время сердечностью, которую, как мне показалось, он тщательно скрывал. Окинув меня пристальным взором, удивленно спросил:
— А это что еще за цаца? — и его глаза возбужденно потемнели.
На мне были обрезанные до середины бедра серые джинсы и свободный топик на тонюсеньких лямочках. Лифчика не было, и грудь, ничем не поддерживаемая, свободно колыхалась при ходьбе. Вспомнив об этом, я с трудом удержалась, чтобы не скрестить руки на груди защитным жестом. Напомнив себе, что я в собственном доме и не ожидала, что мне придется принимать гостей, выпрямилась и в свою очередь окинула гостя изучающим взглядом.
Он и самом деле был очень неплох — крепкий, уверенный в себе, с твердыми чертами лица. Чем-то он смахивал на молодого Тихонова в фильме «Дело было в Пенькове».
Одет он был не по-здешнему очень цивильно, в легкий летний костюм из серой рогожки и бледно-голубую рубашку с двумя расстегнутыми сверху пуговицами. Я внезапно пожалела, что не привела себя в порядок и поразилась — нет, это ж надо! С трудом удрав от двух мужиков, я еще одному понравиться хочу! Что это со мной? Не иначе как в самом деле с ума сошла.
Эта неприятная мысль заставила меня нахмуриться, и бабульки, решившие, что мне не понравилось слово «цаца», хором бросились на мою защиту.
— Это не цаца, а Рита. Очень хорошая девочка, между прочим… — это у них прозвучало с таким очевидным намеком, что я насторожилась. Если я хорошая, то, значит, есть и нехорошая? Но кто?