Сиона улыбнулась.
— Извини. Могу ли я официально просить великого Данкана Айдахо присоединиться ко мне в этом примитивном гарнизоне, где он будет держать свои руки подальше от моей особы?
Айдахо поглядел на нее, насупив брови.
— Пусть тебя не трогает, куда я там дену свои руки, — он поглядел на Монео. — Ты действительно добр, Монео? Ты отсылаешь, движимый добротой?
— Это вопрос доверия, — сказала Сиона. — Кому он доверяет?
— Заставят ли меня ехать вместе с твоей дочерью? — настаивал Айдахо.
Сиона встала.
— Либо мы согласимся сами, либо нас свяжут и доставят туда самым неудобным для нас способом. Это у него на лице написано.
— Так что, на самом деле, у меня нет выбора, — проговорил Айдахо.
— У тебя есть такой же выбор, как у всякого другого, — заметила Сиона. — Умереть либо сейчас, либо потом.
Айдахо не отрывал взгляда от Монео.
— Каковы твои действительные намерения, Монео? Неужели ты не удовлетворишь моего любопытства?
— Любопытство сохраняло жизнь многим людям, когда все прочее уже не годилось, — сказал Монео. — Я стараюсь помочь тебе, Данкан. Я никогда прежде не делал такого.
Потребовалась почти тысяча лет, чтобы пыль всепланетной пустыни Дюны покинула атмосферу, чтобы ее связали вода и почва. На Арракисе уже двадцать пять сотен лет не ведали ветра, именуемого ПЕСКОДЕРОМ. Всего лишь одна такая буря могла нести двадцать миллиардов тонн пыли, поднятой ветром. Небо от этого часто казалось серебряным. Свободные говорили: «Пустыня — это хирург, срезающий прочь твою кожу, чтобы обнажить то, что под ней». Планета и люди были многочисленны. Были видны слои. Мой Сарьер — лишь отдаленное эхо того, что было. Сегодня пескодером должен быть я.
Украденные дневники
Ты услал их в Туоно, не посоветовавшись со мной? До чего же ты меня удивляешь, Монео! Впервые за очень долгое время ты повел себя настолько независимо.
Монео стоял в сумрачном центре подземелья приблизительно в десяти шагах от Лито, склонив голову, применяя все известные ему способы унять дрожь, понимая при этом, что все его внутренние усилия Бог-Император способен разглядеть как на ладони, прочесть Монео, как открытую книгу. Уже почти полночь. Лито заставлял своего мажордома ждать и ждать.
— Я очень надеюсь, что не оскорбил моего Владыку, — сказал Монео.
— Ты повеселил меня, но я не поощряю тебя за это. В последнее время я не могу отделить забавное от печального.
— Прости меня, Владыка, — прошептал Монео.
— Что есть то прощение, о котором ты просишь? Всегда ли есть необходимость подвергать себя суду? Разве не может твой мир просто СУЩЕСТВОВАТЬ?