— Мы должны прибыть в Туоно около полудня, — сказал Монео. — Я хотел бы отправить топтер для дозора с воздуха.
— Не нужны мне топтеры, — ответил Лито. — Мы можем спуститься в Туоно на суспензорах и канатах.
При этом обмене репликами Лито заметил, насколь помнит человек свой ранний опыт — проведя юность бунтарем, Монео навечно сохранил подозрительность ко всему, чего нельзя увидеть или точно определить и никогда не любил пеших шествий. Он оставался скоплением ждущих своего часа приговоров.
— Ты же понимаешь, что топтеры я хочу использовать не для перевозки, — сказал Монео. — Они нужны, чтобы охранять…
— Да, Монео.
Взгляд Монео устремился мимо Лито, на речное ущелье за открытой стороной двора. В свете зари туман, поднимавшийся из ущелья, морозно серебрился. Он подумал, как же глубок этот каньон… Тело, падая в него, будет все вращаться и вращаться. Этой ночью Монео оказался не в силах подойти к самому краю каньона и поглядеть вниз. Эта отвесная стена была таким… таким искушением.
С наполнявшей Монео таким благоговейным ужасом прозорливостью, Лито проговорил:
— В каждом искушении есть урок, Монео.
Монео, лишась дара речи, повернулся и посмотрел прямо в глаза Лито.
— Ищи урок в моей жизни.
— Владыка? — голос не громче шепота.
— Сперва меня искушали злом, затем добром. Каждое искушение приноравливали, тщательно и изысканно, к моим уязвимым местам. Скажи, Монео, если бы я выбрал добро, это бы сделало меня добрым?
— Разумеется, да, Владыка.
— Возможно, ты никогда не избавишься от привычки к четким определениям, — сказал Лито.
Монео вновь загляделся мимо Лито на край ущелья. Лито перекатил свое тело, чтобы посмотреть туда же, куда и Монео. Вдоль края каньона росли искусственно высаженные карликовые сосны. На влажных иглах висели капли росы — боль для Лито. Он хотел закрыть колпак своей тележки, но остановился, привлеченный драгоценным мерцанием этих капель, будивших его жизни-памяти, но отталкивающих для его телесной оболочки. Эта одновременная противоречивость грозила ввергнуть его во внутреннюю смуту.
— Мне не нравится идти пешком, — сказал Монео.
— Так передвигались Свободные, — сказал Лито.
Монео вздохнул.
— Все остальные будут готовы за несколько минут. Хви завтракала, когда я выходил…
Лито не ответил. Его мысли были обращены к воспоминаниям только что минувшей ночи — облака и звезды, дожди и открытая тьма, светящиеся мерцающими снежинками продырявленного космоса. Целые мириады ночей, он блуждал вместе с ними, как вместе с биениями собственного сердца.
— Где Твоя охрана? — внезапно вопросил Монео.