— О чем ты хотел со мной поговорить? — процедил Ястреб. — Угрожать собираешься?
Изгой смотрел ему прямо в глаза и не думал отворачиваться.
— Чем же я могу угрожать тебе? Кулаками? Ты всегда знал, что я в этом смысле не боец.
— А в каких смыслах ты боец? Ты вообще никто. Что ты можешь?
— Много чего. Не обязательно ведь размахивать руками.
Ястреб напрягся. Уже не было нужды хорохориться. Зрителей нет, здесь только они вдвоем, и они прекрасно понимают друг друга без слов.
— Огласите весь список, пожалуйста, — сказал он, поднимая бутылку и наклоняя ее горлышком к бокалу.
Глядя, как выливается жидкость, Изгой улыбался одними уголками губ.
— Мы избежали тюрьмы, но та тюрьма, в которую я сам себя загнал, гораздо хуже. Она бессрочная и из нее точно никуда не сбежишь.
— Не надо громких слов.
— Это не громкие слова. Я не могу спать.
— А я сплю замечательно.
— Не сомневаюсь. Но этому скоро придет конец.
Ястреб выпил виски и с шумом поставил бокал на стол. Он едва не разбил его.
— Хватит ходить вокруг да около. Что ты собираешься предпринять?
Изгой перегнулся через стол. Произнес медленно, проговаривая каждый слог, словно учитель русского языка на диктанте.
— Я. Собираюсь. Рассказать.
Несколько мгновений их лица разделяли всего сантиметры. Изгой почувствовал его дыхание — прерывистое и нервное. И еще от Ястреба несло какой-то гламурной парфюмерной гадостью, которую не заглушали даже запахи алкоголя и закуски.
— В газету пойдешь? На радио? Телевидение? У тебя нет никаких шансов. Ты не в Европе, здесь к таким разоблачениям относятся в лучшем случае равнодушно, в худшем — заводят статью за клевету и экстремизм. Ты же сам сядешь.
— Вместе с тобой, ублюдок.
— Что?!
— Ты — ублюдок. И я положу конец твоей карьере. За все надо платить.
Еще несколько гипнотических секунд минуло. Нужно было немедленно закрепить успех. Изгой больше не боялся. Душевные страдания, бессонные ночи и кошмары наяву, преследовавшие последние годы, отступали. Он уже близок к тому, чтобы разорвать, наконец, эту проклятую цепь. У него получится, у него все получится…
— Ты помнишь его лицо? — спросил он.
Ресницы Ястреба дрогнули, но не более того.
— Вижу, что помнишь. Меня оно не покидало ни на день. Стояло перед глазами все время — и днем, и ночью. Я больше не могу с этим жить… и тебе не позволю ходить гоголем.
— Решение окончательное?
— Да.
— И обжалованию не подлежит?
— Нет. Хочешь избавиться от угрозы — можешь сделать это прямо сейчас, но если ты этого не сделаешь, завтра я… не важно. Но ты меня не остановишь!
На последнем слове он сорвался. Грохнул кулаком по столу. Это было лишнее. Ястреб как-то неожиданно успокоился (а может, это лишь видимость), откинулся на спинку дивана, неспешно закурил, чиркнув дорогой зажигалкой. Пламя осветило бледное лицо. Он не сказал больше ни слова до самого прихода приятелей. Рыжий и Стасик вернулись вдвоем — розовощекие, съежившиеся. Курили на улице, видимо, и курили долго, понимая, что их отсутствия за столом никто не замечает. Рыжий не стал протискиваться на свое место, присел на стул рядом с Изгоем, а Стасик опустился на край дивана. Ястреб оказался в одиночестве.