Марик пытался еще досказать что-то:
— Вот потому и в космонавтике мы начали отставать, понимаешь? Дело же не в том, кого по какому пункту из науки гонят, дело — в атмосфере научной. Она важней конструкции, важней топлива. И если такой смрад поднимается…
— Вот, вот, Тёма, золотые твои слова! — подхватил Димка, разливая «старку». — Правильно говоришь: не знаю, по какому пункту, но бить будут. На то и жизнь. Это я уже без всяких еврейских родственников, на своей русской шкуре расчухал. — Он поднял стопку: — Ничего, Тёмка! Нас ебут, а мы крепчаем!
Григорьев с благодарностью чокнулся с ним, и Марик чокнулся. От грубоватых димкиных слов они почувствовали себя не то чтобы спокойнее, но легче и свободней друг с другом. Почти как прежде. А значит, будет и совсем как прежде. Внезапное препятствие не разъединило их.
— Ничего, глобусы, прорвемся! Прорвемся и свое возьмем! — Димка стремительно откатывал разговор в сторону: — А вам — от Стелки привет.
Сладковатый огонь «старки» наконец задурманил голову. Или при имени Стеллы налетело это головокружение? Григорьев подумал о Нине. Она всё еще не вернулась. А если бы и пришла? Как легко представить Стеллу вместе с ними, и как невозможно представить Нину рядом с его друзьями за столом.
— От Стелки привет, говорю! Пишет, что любит вас, не забывает и вспоминает. Особенно тебя вспоминает, — Димка указал на Григорьева. — Жену твою велела посмотреть и написать ей: какая жена, да как ты с ней живешь.
— Где она? — спросил Григорьев.
— На Кольском полуострове. С этим, своим…
— Замуж вышла?
— Гражданский брак называется. По научному. — Димка зло засопел.
— Что за парень-то?
— Бывший флотский моряк. В школе с ней учился. С девятого класса в любовь играли. Мелкий такой, но смазливенький, зараза. Я еще пацаном сколько раз их засекал, как он на нашей лестнице Стелку тискал. Ну а перед тем, как во флот ему уходить, насадил ее, конечно. Она и стала сама не своя. Но четыре года, пока он служил, терпела честно. Даже в кино ни с кем. Наверно, и сдвинулась на этом… А как пришел красавец домой с Черного моря, тут и завертелось. Она, дуреха, думала, он сразу на ней женится, а он — только что ноги об нее не вытирал! — Лицо Димки напряглось такой чугунной злобой, какой они с Мариком никогда не видели.
У Григорьева щеки запылали, сердце заколотилось. Он опустил глаза. Ему стало по-настоящему страшно: вдруг Димка догадается о том, что было между ним и Стеллой? Хотя, это невозможно, нет! Стелла его никогда не выдаст.
— Ух, хотел я ему хлебальник раскрошить, — медленно, скрипучим голосом выговорил Димка. — Моряк, жопа в ракушках! Стелка визжала, чтоб я его не трогал… В общем, я — в армию, а он на Север завербовался, деньгу колотить. Она — за ним. В августе у нее три года истекают. Пишет, что еще на три продлить хочет…