— Поверьте, что мы не дадим ему сгореть — он нам очень нужен…
— Успокойтесь!.. Не плачьте!.. Я сейчас вызову пожарных и пришлю помощь…
— Да, — прибавил он с ехидной улыбочкой — вам, милочка, выпало на долю очень жаркое, слишком жаркое свиданье!..
— Ну, успокойтесь же — я бегу за помощью!..» — и он быстро и ловко, немного приседая, по-заячьи, побежал вдоль переулка и скоро скрылся из глаз следившей за ним безнадежным взглядом Елены.
В отчаяньи стояла она перед дверью и думала, что вот еще вчера разговаривала с Володей, живым и здоровым, и смеялась, а вот сейчас, может быть, он лежит рядом, в нескольких шагах от нее, за стенами этого несчастного здания, — мертвый, погибший мучительной страшной смертью!
И еще думала, что никого в жизни уж не будет так любить, как Володю…
Вдруг!.. Тихонько приотворилась дверь, — из-за нее осторожно выглянуло беззвучно смеющееся лицо Горянского.
— «Володя!.. — захлебнулась Елена неожиданностью, радостью и светлым испугом.
— Так это — мистификация?!.. Так это — ты сам, нарочно?!.. А я-то испугалась до смерти!..»
— «Шпик ушел?» — быстро спросил Горянский.
— «За помощью побежал, — за пожарными… Я его сама просила», — улыбнулась Елена.
— «Да, я видел из окошка, как он помчался зайцем… Ну, бежим, Елена! — у нас мало времени, а шпик проклятый может вернуться…»
Горянский аккуратно затворил дверь, повернул ключ два раза, вынул его и положил в карман; потом взял Елену за руки, привлек к себе и они поцеловались нежно и бурно и побежали, держась за руки, как дети, от пылавшей факелом лаборатории, освещавшей все вблизи, — во мрак, туманный и липкий, но казавшийся им светлым и приветливым, как их будущее…
Через минуту фиакр бешено мчал их по плохо освещенным улицам предместья…
Скоро потянулись светлые, пылавшие электричеством и газом, площади и бульвары, промелькнули, ослепительные днем и ночью Елисейские поля, и через полчаса Горянский вслед за Еленой подымался по лестнице на пятый этаж, мимо изумленной консьержки, которую не мог привести в себя даже золотой пятифранковик, деловито опущенный в ее ладонь Горянским, решившим разыграть галантного денди.
Только, когда он вошел к Елене, только когда опустился на диван в уютной маленькой простой комнатке, он почувствовал внезапно страшную слабость, разбитость, жаркую сладкую истому и усталость во всем теле.
Это его удивило: ведь он спал перед этим весь день, весь вечер, — почти до самого пожара…
— «Володя, что с тобой, милый? — сказала прижавшаяся к нему было Елена, изумленно отодвигаясь.
— О тебя обжечься можно, ты весь горячий, как огонь…