Вскоре они услышали шаги, и появился главврач в сопровождении психолога Фредерики Саксон. Доктор Этеридж опустился рядом с телом на колени. Он не прикасался к трупу, но приблизил лицо к лицу мисс Болам так, будто хотел поцеловать ее. Проницательные маленькие глазки доктора Штайнера не пропустили, как мисс Саксон и доктор Багли инстинктивно чуть не бросились друг к другу, но тут лее овладели собой;
— Что случилось? — прошептала мисс Саксон. — Она умерла?
— Да. По-видимому, убита.
Тон Багли был унылым. Мисс Саксон в ужасе всплеснула руками. В этот момент доктор Штайнер подумал, что она спустилась сюда наперекор себе.
— Кто это сделал? Не бедный ли старый Типпетт? Это, конечно, его статуэтка?
— Да, Но Типпетта здесь не было. Он лежит в больнице святого Луки с воспалением легких.
— О Боже мой! Тогда кто?
Она, не таясь, потянулась к доктору Багли, будто собираясь увести его в сторону. Доктор Этеридж поднялся.
— Вы правы, конечно. Она мертва. Сперва ее, по-видимому, оглушили, затем прокололи сердце. Я иду наверх звонить в полицию и оповестить остальных сотрудников. Нам лучше собрать людей вместе. Затем мы трое обыщем здание. Ничего, конечно, нельзя трогать.
Доктор Штайнер не решался встретиться взглядом с доктором Багли. Доктор Этеридж в роли спокойного, авторитетного администратора всегда казался ему несколько нелепым. Он подозревал, что Багли чувствует то же самое.
Неожиданно послышались шаги, и за рядами стеллажей появилась старший сотрудник социальной психиатрии мисс Рут Кеттл, близоруко всматриваясь в собравшихся.
— Ах, это вы, директор, — произнесла мисс Кеттл тихим, мелодичным голосом. («Одному Богу известно, — подумал Штайнер, — почему она, будучи членом коллектива, присвоила доктору Этериджу такой нелепый титул. Так наше учреждение становится похожим на обычную больницу».) — Калли сказал мне, что вы спустились сюда. Надеюсь, вы не заняты? У меня такое несчастье, не хочется лишний раз беспокоить, но это в самом деле совершенно невозможно! Мисс Болам назначила мне на прием нового пациента к десяти часам в понедельник. Я обнаружила запись в календаре. Назначила, не посоветовавшись со мной. А ведь она знает, что я всегда в это время осматриваю Уоррикера. Боюсь, сделано это нарочно. Вы знаете, директор, кто-то должен принять меры по отношению к мисс Бодам.
— Кто-то уже принял, — мрачно сказал доктор Багли, стоявший в стороне.
На другом конце квартала старший инспектор Адам Далглиш из отдела криминальных расследований присутствовал на традиционном осеннем приеме с шерри, устроенном его издателем, и совпавшим с выходом в свет его первой книги стихов. Он не преувеличивал свой талант или успех своей книги. Просто в поэмах, которые отразили его собственный раскованный, ироничный и неугомонный дух, удалось передать настроение общества, тонко и умело подмеченное. Хотя Далглиш не верил, что большая половина высказанного и волнующего читателей живет именно в его собственных чувствах, он между тем скоро оказался качающимся на волнах незнакомого моря, в просторы которого завлекали его посредники, авторские гонорары и рецензии. И вот теперь прием. Далглиш думал о вечеринке безо всякого энтузиазма, как о чем-то, что необходимо вытерпеть, но она оказалась неожиданно приятной. Владельцы фирмы, господа Ган и Иллингворт, оказались неспособны запастись плохим шерри, как были неспособны издать плохое произведение; Далглиш приблизительно подсчитал, что доля выручки от продажи его книг была пропита в первые десять минут. Старый сэр Губерт Иллингворт появился на короткое время, грустно пожал Далглишу руку и удалился, бормоча с придыханием, что еще один новый писатель внесен в список фирмы и рискует вместе с издателями получить сомнительное удовольствие от успеха. Для него все писатели оставались не по годам развитыми детьми, живыми существами, которых надо терпеть и поддерживать, но не слишком волноваться, если они будут плакать, не желая отправляться на ночь в постель.