Приблизившись, Рама села рядом с ним.
— Ты ведь любил Элизабет.
— Да, — сказал он, — любил.
— Но ты не знал её как человека. Человека ты никогда не знал. Ты никогда не имел представления о человеке, Джозеф, а только о людях вообще. Тебе не видно отдельного, ты видишь только целое.
Она повела плечами и выпрямилась.
— Ты даже не слушаешь меня. Я загляну позже, если тебе нужно будет что-нибудь поесть.
— Я не хочу есть, — сказал он.
— Да, понимаю. Как ты знаешь, малыш у меня. Хочешь, он останется у меня?
— Как только смогу, я найму кого-нибудь нянчить его, — сказал он.
Она встала, собираясь уходить.
— Ты устал, Джозеф. Ляг в постель и постарайся уснуть, если сможешь. А если не сможешь, просто ляг. Утром тебе захочется есть, и тогда приходи завтракать.
— Да, — сказал он с отсутствующим видом, — утром мне захочется есть.
— А сейчас ты ляжешь спать?
Он согласился, с трудом понимая, о чём она говорит:
— Да, лягу.
Когда она вышла, он автоматически последовал её словам. Он разделся и встал у печи, оглядывая свой впалый тощий живот и ноги. В голове его продолжал звучать голос Рамы: «Ты должен лечь и отдохнуть». Он снял со стены лампу, направился в спальню и лёг в постель, оставив лампу на столе. С того момента, как он вошёл в дом, его ощущения втиснулись в мысли, но теперь, когда его тело лежало, вытянувшись, и отдыхало, звуки ночи достигли его ушей, так что он слышал шёпот ветра и хрустящий шорох высохших листьев на мёртвом дубе. Слышал он и доносившееся издалека жалобное мычание коровы. Жизнь опять втекала во всё вокруг, и движение, которому, как можно было подумать, пришлось замереть, началось снова. Ему захотелось потушить лампу, но сопротивляющееся тело отказалось выполнить такую задачу.
Лёгкие, крадущиеся шаги раздались на крыльце. Он услышал, как тихо открылась входная дверь. Из гостиной донёсся какой-то шелестящий звук. В ленивом недоумении насчёт того, кто бы это мог быть, Джозеф, оставшись лежать, слушал, но не подавал голоса. Затем дверь в спальню открылась, и он повернул голову. Рама, совершенно голая, стояла в дверном проёме, и свет лампы падал на неё. Джозеф увидел полные, оканчивающиеся тёмными твёрдыми сосками, груди, широкий округлый живот, сильные ноги и треугольник чёрных кудрявых волос. Рама тяжело и часто дышала, словно после бега.
— Так надо, — хрипло прошептала она.
Грудь и горло Джозефа заныли, словно кто-то стал переворачивать засыпанный туда горячий гравий. Рама потушила лампу и юркнула в постель. Их тела яростно встретились, бёдра, с силой ударяясь, забились друг о друга, её мускулистые ноги охватили его. Дыхание в их глотках прерывалось всхлипыванием. Джозеф ощутил её твёрдые соски на своей груди; затем Рама протяжно застонала, её широкие бёдра быстро и часто прижимались к нему, а тело вздрагивало до тех пор, пока её напряжённые руки не сдавили дыхания в его груди, а её жадное в своей настойчивости лоно не получило от его тела измождённого семени.