Он с усилием вскарабкался по её крутому склону и, достигнув вершины, улегся на густой мягкий мох. Отдохнув несколько минут, он снова достал нож и осторожно вскрыл вены на запястье. Сначала боль была острой, но через мгновение острота притупилась. Он смотрел на яркую кровь, хлещущую на мох, и слушал ветер, шумевший вокруг рощи. Небо посерело. Время шло; и Джозеф тоже стал серым. Он лежал на боку с разрезанным запястьем и рассматривал свое тело, напоминавшее длинную гряду темных гор. Потом его тело стало огромным и лёгким. Оно поднялось в небо, и из него потоками полился дождь. «Я должен был знать, — прошептал он, — я — дождь».
Своим угасающим взором он еще различал где-то внизу крутые склоны гор, в которые он превратился. Он чувствовал льющийся дождь и слышал, как хлещет ливень, стуча по поверхности земли. Он видел, как части его тела, ставшие холмами, темнеют от влаги. Затем острая боль пронзила сердце мира. «Я — земля, — сказал он. — И я — дождь. Скоро из меня прорастет трава».
Ливень, усилившись, скрыл мир во тьме и потоке вод.
Дождь хлестал по долине. За несколько часов ручейки, кипя, пробежали по склонам холмов и влились в реку. Почерневшая земля, сколько могла, впитывала воду. Сами река, крутясь среди валунов, устремилась к проходу между холмами.
Когда начался дождь, отец Анхело, сидя у себя дома среди написанных на пергаменте книг и картинок на темы Священного писания, читал “La vida del San Bartolomeo”.[19] Но как только капли дождя застучали по крыше, он отложил книгу. Он часами слушал шум воды в долине и гул реки. Снова и снова подходил к двери и выглядывал наружу. Всю первую ночь он не спал и, довольный, прислушивался к сумятице дождя. Он радовался, вспоминая, как молился о дожде.
К исходу второй ночи дождь не прекратился. Отец Анхело пошёл в церковь, поставил свечи перед статуей Святой Девы и совершил службу. Затем он стал в дверях и, высунувшись наружу, оглядел мокрую землю. Он увидел Мануэля Гомеса, который быстро проходил мимо, неся мокрую шкуру койота. Вскоре пробежал Хосе Альварес с оленьими рогами. Отец Анхело скрылся в темноте дверного проёма. Со старой, изъеденной молью медвежьей шкурой в руках прошлёпала по лужам миссис Гутьерес. Священник знал, что произойдёт в эту дождливую ночь.
Горячий гнев вспыхнул в нём. «Только пусть попробуют, я им покажу», — сказал он. Вернувшись в церковь, он достал из шкафа тяжёлое распятие и пошёл с ним к себе домой. Как-то раз у себя гостиной он покрыл распятие слоем фосфора, чтобы его можно было лучше видеть в темноте, и теперь сидел, вслушиваясь в звуки, появления которых он ждал. Из-за всплесков и стука дождя расслышать их было трудно, но наконец он уловил пульсирующий звук басовых струн гитары, который постепенно набирал силу. Отец Анхело сидел, слушая, и странное нежелание сопротивляться охватило его. Низкий звук многоголосного пения, то затихая, то усиливаясь, соединялся с ритмом струн. Священник представил себе танцующих людей, шлепками голых ног взбивающих мягкую землю. Ему было известно, что они, сами не зная, зачем, наденут шкуры животных. Пульсирующий ритм усилился и стал ещё более настойчивым, а поющие голоса — ещё более пронзительными и истеричными. «Они разденутся, — прошептал священник, — и будут копаться в грязи. Они будут кувыркаться в грязи, как свиньи».