Мы с Молли пару секунд смотрели на девочек. В итоге все трое начали испуганно ерзать на стульях. Первой проговорилась Джулия:
— Это Беверли. Я ей говорила: не трогай, нельзя. Я правда говорила, мам! — Девочка потерла ухо, и я увидела, как по ее шее стекает струйка крови. — У меня от этого звука уши разболелись!
Мать Джулии бросилась к девочке в то же мгновение.
— О боже, детка!
Мне немалых усилий стоило не сдвинуться с места.
А хотелось. Вот уже во второй раз я успела проголодаться, хотя четырех часов еще не прошло после последней трапезы. Эта тенденция меня не радовала.
Довольно скоро все кусочки головоломки улеглись на свои места. Разбившееся стекло, боль в ушах у людей и один человек, которого все это совершенно не затронуло. Я посмотрела на Окалани.
— У тебя уши от этого звука заболели?
Она кивнула. Я указала на дверь.
— Быстро ступай к маме и скажи, что с тобой все в порядке. Осторожнее, не наступи на битое стекло.
Окалани опрометью кинулась к выходу — наверное, решила поскорее уйти с линии огня. Я посмотрела на Беверли.
— А тебе совсем не было больно, да?
Я несколько секунд смотрела на нее в упор. Наконец она едва заметно покачала головой.
— Это была одна из двух раковин из моей сумки?
Беверли разжала губы. По ее мечущимся из стороны в сторону глазам я поняла, что она хочет что-то сказать в свою защиту. Мне это совершенно не было нужно. Я подняла руку и сказала:
— Никто тебя не накажет. Просто ответь мне. Это очень важно.
Отчасти я догадывалась, что она скажет, но все во мне желало, чтобы она это отрицала. А когда Беверли кивнула, у меня болью скрутило желудок.
— Да, мэм. Оранжевая, — пробормотала девочка, глядя на мои туфли. — Окалани сказала, что никто не смог заставить ее звучать.
Я запрокинула голову, уставилась в потолок и попыталась сдержать слезы, крепко обхватив себя руками. В это время вошли все остальные с Бруно во главе. Бруно посмотрел на меня и крепко обнял.
— Что случилось, Сели?
Я с благодарностью откликнулась на его заботу и впилась кончиками пальцев в мышцы его крепкой спины. Бруно повернулся на месте в поисках источника моей боли. Краем глаза я увидела Беверли, которая изо всех старалась стать маленькой и незаметной — просто обычной девочкой, пытавшейся доесть свой сэндвич. Молли увела Джулию в другую комнату, чтобы остановить кровотечение. Я понимала, что Беверли тоже гадает, что со мной.
Мне трудно было выразить свои чувства словами. Плача навзрыд, я проговорила:
— Ей всего двенадцать,Бруно. Это несправедливо. Я не могу так поступить с ней… с ее семьей… и ее сестренкой. Но если я этого не сделаю, как я смогу дальше жить? Что, если больше никого нет?