В его тоне так явственно звучали нотки водевильного отца-благодетеля, что Дашу передернуло. Неужели этот дурно воспитанный, похожий на крысу парень ей когда-то нравился? Как это могло быть? Или она просто плыла по течению, позволяя окружающим делать с собой всё, что заблагорассудится?
Генка положил ей руку на плечо и, довольно посмеиваясь, разрешил:
– Да очнись ты уже, а то помрешь тут от радости!
Отодвинувшись от него подальше, она сквозь зубы проговорила:
– Руки убери! И побыстрее!
Он недоуменно убрал конечность, не понимая, с чего такая перемена. Догадавшись, снисходительно успокоил:
– Да ты не ревнуй! Я давно с Любкой покончил. Дура она! То дай, это подай!
В Дашиной голове мелькнул неприглядный вывод: да уж, с бессловесной прислугой, какой она была в то время, жить было не в пример легче и приятнее, чем с уважающей себя девицей.
В принципе не умеющий обращать внимание на настроение кого бы то ни было, кроме себя, Генка не заметил строгого лица собеседницы и продолжил:
– В общем, вали обратно, можешь даже работать у меня на старом месте.
Дарья задержала дыхание и досчитала до десяти, чтобы обрести некоторое подобие спокойствия.
– А платить ты мне сколько собираешься?
Он озадачился.
– Платить? А зачем? Тебе что, плохо было? Столько лет жила на всем готовом.
– Это всё готовое я сама и готовила. Прислуга за всё. Ты мне денег даже на хозяйство не давал. Знаешь, сколько ты мне за пять лет батрачества задолжал? Полмиллиона, не меньше.
Парень небрежно махнул рукой, отметая ее смешные претензии.
– Да брось ты! Какие счеты между своими людьми!
– Я тебе не своя! И жить с тобой не собираюсь! Мирись лучше с Любкой или кто там у тебя есть, а мне и здесь хорошо!
Этого Генка не ожидал. Помня прежнюю Дарью, был уверен, что она в слезах захлебнется от счастья. Эта была другой, уверенной в себе и жесткой.
– Кстати, я заочно учусь в университете. Знаешь, сколько нужно платить за обучение? И зарабатываю я тридцать тысяч в месяц. Ты готов платить мне столько же?
Он гаркнул, считая, что только так можно призвать к порядку отбившуюся от рук бабенку:
– Ты же всю жизнь меня одного любила, дуреха! Ты же без меня – никто!
Она слышала эти слова много раз, и прежде верила в их истинность, но сейчас они показались ей совершенно омерзительными.
– А ты меня когда-нибудь любил? Хоть чуть-чуть?
Генка хотел сказать, что после ее побега много раз просыпался рядом с чужими, совершенно не нужными ему телами, и с тоской думал о ней. Что давно бы за ней приехал, если бы знал адрес. Но немногочисленные Дашины подруги говорить с ним категорически отказывались, и для того, чтобы выяснить, где она теперь живет, ему пришлось поехать в деревню и напоить ее папашу. Только впав в совершенно неупотребительное состояние, тот разболтал ему о новом жилище дочери.