Гомер замолчал и немного походил по комнате. Он стоял у открытой двери, отвернув от матери лицо, и продолжал свой рассказ:
— Меня вдруг охватила тоска. Со мной этого еще никогда не бывало. Помнишь, даже когда умер папа, я не так мучился, потому что, потому что… все мы брали пример с тебя, а ты не позволяла нам жить так, будто все кончено. Поэтому ничего и не изменилось. Все осталось по-прежнему. Не знаю, что произошло, но все стало не таким, как раньше, все теперь иначе.
И он закончил со всей непримиримостью молодости:
— Решительно все!
Он перестал глядеть в проем двери и повернулся лицом к матери.
— Прошло всего два дня, и все стало другим. У меня тоска, и я не знаю, о чем тоскую.
И, подойдя к ней поближе, спросил:
— О чем, как ты думаешь, мама?
Мать не отвечала и ждала, что он еще скажет.
— Не понимаю, что творится на свете, — сказал он, — и почему все так устроено, но, как бы то ни было, не позволяй, чтобы тебе причиняли боль! Все теперь переменилось, но не позволяй, чтобы наша жизнь стала уж совсем не такой, как раньше.
Женщина улыбалась и ждала, скажет ли он ей еще что-нибудь, и, так как сын молчат, мать заговорила сама:
— В мире и в самом деле все переменилось, — сказала она. — Для тебя. Но он-то сам остался таким, как прежде. Тоска, которую ты почувствовал, напала на тебя потому, что ты перестал быть ребенком. Но мир всегда был полон этой тоски. И не потому, что идет война. Не война породила эту тоску. Наоборот, это из-за нее идет война. От отчаяния, неверия во что бы то ни было, хотя бы в милосердие божие. А мы будем держаться друг за друга. Мы постараемся остаться такими, как были.
Подумав минутку, мать сказала ему, как она примет самую нежеланную из всех грозящих ей бед.
— Если весточка придет и ко мне, — сказала она, — такая, как к твоей сегодняшней мексиканке, я поверю в ее буквы, но не в ее смысл. И мне не нужно будет плакать, ведь я знаю: сына моего не могут убить.
Она замолчала, а потом заговорила снова уже почти весело:
— Что ты ел на ужин?
— Пироги, — сказан Гомер, — яблочный пирог и пирог с кокосовым кремом. За них заплатил управляющий конторой. Он замечательный парень, я таких не видел!
— Завтра я пришлю тебе с Бесс что-нибудь поесть.
— Не надо. Мы любим покупать еду и есть ее все вместе. Не стоит возиться, а потом еще посылать Бесс. Куда интереснее пойти и купить себе что-нибудь.
Он помолчал.
— У меня просто замечательная работа! Но в школе я теперь чувствую тебя как-то глупо.
— Еще бы, — сказала миссис Маколей. — Школы и годятся только на то, чтобы дети не слонялись по улицам, но рано или поздно все равно приходится выйти на улицу, хотят они этого или нет. Отцы и матери вечно боятся столкнуть своих детей с жизнью, однако чего же тут бояться? В мире столько перепуганных детей. А напугавшись, они пугают друг друга. Старайся понять, — продолжала она. — Старайся полюбить каждого человека, который встретится на твоем пути. Я каждый вечер буду дожидаться тебя здесь, в гостиной. Но тебе совсем необязательно разговаривать со мной, если не хочется. Я пойму. Я знаю, что бывают такие минуты, когда сердце заставляет молчать.