— Когда он приедет? — спросил Уинстенли.
— Со дня на день, — сказал кто-то. — Вот только будет ли она тебе впору?
— Должна подойти, — сказал Уинстенли. — Была бы соломенная да влезла бы на голову, а там и ладно.
Вот так наряду со всякими другими ожиданиями — ожиданием, что война кончится, ожиданием, что лагерь захватят американцы, ожиданием, что нас переведут в какое-нибудь место, где мы сможем получать письма, — мы стали ждать прибытия шляпы для Уинстенли.
Ждать так ждать, и, когда ждешь чего-то важного, ничего не стоит подождать заодно и чего-нибудь менее значительного.
Наконец караульный, побывавший в Париже, вернулся и действительно привез соломенную шляпу. Он сказал, что хочет вручить ее Уинстенли лично. Он прошел за изгородь, и наши ребята, говорившие по-немецки, проводили его к Уинстенли, который, как всегда, сидел на футляре с тромбоном. Когда он прогуливался, он таскал футляр с собой. Он всегда брал его с собой, куда бы ни отправился. Ну, Уинстенли во все глаза уставился на немца, побывавшего в Париже, потому что тот держал в руках пакет, а в пакете, возможно, была соломенная шляпа.
Переводчик сказал Уинстенли:
— Он привез тебе соломенную шляпу из Парижа. Его зовут Тротт фон Эссен.
— Спроси его, — говорит Уинстенли, — могу я взять себе эту шляпу? Я ему заплачу, что она стоит, и прибавлю что-нибудь за беспокойство.
Переводчик поговорил с Троттом и потом сказал Уинстенли:
— Он говорит, для него это одно удовольствие, — ты можешь взять себе шляпу, он будет очень рад.
— Спроси его, — говорит Уинстенли, — какую песню ему сыграть, потому что первая песня будет для него за то, что он привез мне шляпу.
Тут переводчик опять поговорил с Троттом и потом сказал Уинстенли:
— Он говорит, чтобы ты доиграл ту песню, которую начал две недели тому назад.
— Скажи ему, — говорит Уинстенли, — по рукам, давайте поглядим на шляпу.
Переводчик сказал что-то Тротту, Тротт порвал тесемку на пакете и вынул совершенно новую соломенную шляпу с красной лентой и пучком красных, зеленых и лиловых перьев, заткнутых за ленту.
Тротт передал шляпу Уинстенли, и тот долго держал ее в руках и все только смотрел на нее. Потом он надел ее на голову.
Шляпа была ему очень к лицу. Он вдруг стал походить на штатского.
Наконец Уинстенли медленно открыл футляр, собрал тромбон и несколько раз подвигал взад и вперед кулису. Потом он заиграл эту песню, как никто никогда не играл ее раньше. Это было необыкновенно, изумительно! Он сыграл эту песню три раза подряд, каждый раз лучше прежнего.
Уинстенли изголодался по музыке, его не приходилось просить, ему самому не терпелось, и он играл. Ничего чудеснее на войне я не видел. Тротт фон Эссен так возгордился своим участием в этом событии, что едва снисходил до разговора с переводчиками.