— Рассыльному должно быть не меньше шестнадцати, — сказал Спенглер.
— Но ведь Гомер же работает, правда? — сказал Агги. — С каких это пор Гомеру шестнадцать?
— Гомер исключение, — объяснил Спенглер. — Ему только четырнадцать, но он крепкий паренек и сообразительный.
— Что значит — сообразительный? Разве нужно быть сообразительным, чтобы служить рассыльным?
— Не обязательно, — сказал Спенглер, — но желательно. Лучше быть сообразительным, кем бы ты ни работал.
— А почем вы можете знать, сообразительный человек или нет?
Спенглер поглядел на юного газетчика и улыбнулся:
— Для этого мне достаточно с ним поговорить.
— А зачем вы кладете туда эти бумажки? — спросил Агги.
— Это — телеграммы, которые вчера были отправлены. Мы подшиваем их сюда по городам, для отчета и бухгалтерии. Вот, например, эта телеграмма ушла в Сан-Франциско, поэтому я кладу ее сюда. Все телеграммы в этом отделении посланы в Сан-Франциско.
— И я могу это делать, — сказан Агги. — Я тоже умею ездить на велосипеде, только у меня его нету. Если я достану велосипед, мистер Спенглер, могу я тоже быть рассыльным? Вы мне дадите работу?
— Дам, Агги, — сказан Спенглер, — но немного потерпи. Девять лет — еще слишком мало. Вот тринадцать или четырнадцать — другое дело.
— А может, хватит двенадцати? — спросил Агги.
— Возможно. А почему тебе так хочется стать рассыльным?
— Поучиться уму-разуму, — сказан Агги. — Читать телеграммы. Знать, что к чему.
И он на секунду задумайся.
— Мне будет двенадцать еще только через три года, — сказал он.
— Три года пройдут незаметно.
— Не думаю, — сказал Агги. — Я и так уже долго жду.
— Увидишь. Не успеешь оглянуться, как тебе стукнет двенадцать. Как твоя фамилия?
— Готлиб, — сказан Агги. — Август Готлиб.
Управляющий телеграфной конторой и газетчик серьезно поглядели друг другу в глаза.
— Август Готлиб, — сказан Спенглер. — Я даю тебе слово. Когда наступит время…
Спенглер поперхнулся и замолчал, увидев молодую женщину по имени Диана Стид, которая вприпрыжку вбежала в контору. На улице, у входа, стоял автомобиль, который ее привез. У руля сидел шофер в ливрее. Несколько искусственным, но приятным голоском молодая женщина закричала Спенглеру:
— Ах, вот ты где, милый!
Она метнулась к нему в бешеном порыве нежности, закинула руки на шею и поцеловала так сногсшибательно, что поцелуй этот, конечно, мог быть и от души, а мог быть и посильнее, чем от души.
— Погоди минутку, — попросил Спенглер.
Он отстранил ее, чтобы положить проволочную корзинку на стол. Молодая дама кинулась на него снова, но он ее к себе не подпустил.