Выйдя из землянки в пятом часу, поручик обнаружил, что воздух посвежел, очистился, а прохладный северный ветерок выметал отраву из закоулков.
— Всем выйти! — скомандовал Малов в открытую дверь. — Повязки пока не снимать! Землянку проветрить! Рослов — за мной!
Лихорадочно вздрагивала и гудела земля от артиллерийских выстрелов наших орудий и от разрывов разнокалиберных снарядов противника. Теперь уже не газ, а тонкая теплая пыль пронизала воздух. В том месте за рощей, где собиралось подняться солнце, в свете зари пыль эта была особенно заметной. А сама роща — с поникшими ветвями, со свернутыми в трубку листьями — являла собою странное, жутковатое зрелище: будто всю ее окатили крутым кипятком.
— Ну, как твои дела, Федяев? — спросил поручик, войдя в свою землянку.
Паша ответил не сразу. Сперва завозился, стянул полотенце с глаз, и, увидя вошедших, поднял голову, сел на полу, облокотясь на табуретку и придерживая сырой коричневый конец полотенца у рта.
— Теперь-то уж, кажись, терпеть можно, — с одышкой, трудно выговорил он. — А вот как ушли вы, думал, пропаду тут. Вон ведь пол-от испакостил весь…
— Растворите дверь настежь, Рослов, — приказал поручик. — А тебе, Федяев, надо бы врачу показаться, да пройти туда сейчас под огнем трудно. Если сможешь двигаться, Рослов проводит тебя до околотка.
— Да лучше уж погожу малость, — возразил Паша. — А то от газов уцелел вроде бы, дак осколком добьют. Наши-то все там живы?
— Живы, — ответил Василий. — Я дневалил как раз в это время… Бог, что ль, меня надоумил — сразу догадался, в землянку залез, дверь законопатил да побудил всех.
— Молодец, Рослов, — похвалил поручик, убирая со стола газеты. На некоторые из них попал раствор гипосульфита, и они потемнели. — А вот Федяев чуть не до смерти ждал какой-то подсказки… Хорошо, что выстрелить догадался.
— Спасибо, ваше благородие, — молвил растроганно Паша. — Без этой тряпицы, — указал он на полотенце, — окочурился бы я в тот же час. Тянуло из середки так, что думал, наизнанку всего вывернет… В стакане-то оставалось тут лекарство это, так я еще потом помочил им полотенце…
— Дак чего ж мне к своим итить, что ль? — несмело спросил Василий. Все еще стоя у входа, он чувствовал себя неловко в офицерской землянке.
— Да, можно идти, — разрешил поручик.
— Погоди, Василий! — окликнул его Паша. — Вместе пойдем, только вот прибраться надо — нагадил я тут ихнему благородию…
Поручик не очень настойчиво возражал, но Паша, сдернув с ноги сапог, снял портянку и старательно протер ею доски.
— Потом выстираю, — сказал Паша, свертывая портянку и будто оправдываясь. Натянув сапог на босую ногу, он храбро поднялся, но едва устоял, опершись на стенку. — Ничего, ничего… В глазах от слабости потемнело… Пройдет.