Остановился Макар, и вдруг ухо его изловило какие-то слова, произносимые вполголоса. Прислушался:
— …Батюшка Покров, покрой землю снежком, а меня, молоду, женишком… — какое-то бормотание, и опять: — Батюшка Покров, покрой землю снежком, а меня, молоду, женишком!
«Ах, растрафить тебя, невесту эдакую! — ахнул мысленно Макар. — Ксюха ведь это, кажись!»
Будто кот к воробью, двинулся он на этот голос и в густой темноте возле самого плетня едва разглядел расплывчатую тень. Ксюшка стояла к нему спиной. Схватил ее Макар — взвизгнула девка с перепугу. Словно косач на току, бубнила она свои заклинания и совсем не слышала, как подступился Макар.
А он охватил ее руками сзади, придавил к плетню, хихикая:
— А я тебе скажу другую побаску. По нонешним временам тоже не бесполезную.
— Какую?
— А вот: батюшка Покров, натопи нашу избу без дров.
— Да мы ж и так всю жизню без дров обходимся — кизяком топим, — хихикая, возразила Ксюшка. — Отпусти-ка меня. Ишь ведь, как медведь, облапил!
Макар ослабил руки. Ксюшка выскользнула из них, но не убежала. Одернув на себе короткую поддевку, ласково попросила:
— Ты бы не сказывал никому про это, Макар, а?
— Так и быть, не скажу, — посулил он. — Дарье своей и то не скажу. А ты за это хоть бы призналась, в кого метишь-то.
— Ишь, сколь хитер ты, Макарушка! — Повела плечом Ксюшка и шустро стрельнула мимо него в дверцу. Уже с дедовой половины двора добавила: — Н-нет! Окромя меня, знать про то всем заказано. — И затопала в сени.
— Вот дак тебе и Ксюха! Все вроде бы девчушкой была, — вслух рассуждал Макар, оставшись один. — Всех ребят на войну побрали, а у ей свое на уме. Жизня-то все равно идет, и никакой войной не остановишь ее.
В избе сидели одни мужики. Настасья с ребятишками к деду ушла. Долго боролась она против этих вечерних собраний, но так ничего и не могла поделать. Сидеть же тут с мужиками, слушать их споры да табачищем дышать — Настасья не могла. Потому забирала она с собой ребятишек, прялку прихватывала и уходила к Марфе, сношенице своей, вечеровать. Даже за стенкой слышно, как гудит изба от жарких споров.
— Допустим, в Думе уже нет разногласий, — громко говорил Геннадий Бурков, обращаясь к Кестеру, когда Макар вошел в избу. — Но ведь Дума — это не русский народ, не российский народ, а лишь правящая верхушка.
— Нет, — возразил Кестер, и щетка усов подскочила кверху, словно готовясь обороняться. — Не верхушка, а лучшие люди нашего государства. За ними народ стоит, и они знают, что надо народу.
Спор начался, видимо, уже давно, и никто даже головы не повернул к Макару. А он, углядев местечко на лавке возле печи, тут и присел рядом с Тихоном, стараясь не мешать разговору.