— Ах, кобелина какой бесстыжий! — возмутилась Катерина, ставя на стол разогретый ужин. — Молодой?
— Лет тридцати, наверно.
— Нет, видно, девонька, не родись красивой, а родись счастливой. Такая уж судьба наша бабья. А живешь-то где?
— В Кочкаре.
— А в городу чего делала?
— Да тут, видите ли, какое… — запнулась Нюра, словно захлебнувшись горячими щами. Ела она аппетитно, с удовольствием. — Лучше уж все по порядку расскажу… Сирота я. В одиннадцатом году все мои примерли — отец с матерью, брат старший да сестренка была еще младше меня. Поехали мы пропитание искать под Гурьев. Хлеба не нашли, а маму с ребятишками там схоронили. Отец едва успел довезти меня до Кочкаря-то, да тут и его схоронили. Взял меня к себе крестный, дядя Федя. Своих-то детей у них нету, а дядя Федя сапожным ремеслом хорошо промышлял. Даже в голодный год лучше других мы перебились. А потом и вовсе безбедно зажили. Дядя-то любит меня… Учиться отдал. Хорошо училась я. Потом и в город в женскую гимназию определил. Да вот не доучилась. На той неделе взяли его в солдаты. Раньше-то все оставляли по болезни: грыжей он мается много лет. А теперь и больного забрали. — Она вытерла вспотевший белый носик концом цветастого платка, накинутого на плечи, и, сдерживая нахлынувшее вновь волнение, закончила: — Сюда за документами приезжала. Переночевала у подружки в Моховом переулке. Она мне попутчика найти помогла. Будто бы знакомый он ее отцу. А теперь далеко идти-то на тот конец, да и совестно после такого.
16
День прошел в хлопотах. Домовничать позвала Катерина бабкину сноху, а как стало смеркаться, сделала большую проталину в окошке и приникла к ней, как зверь, затаившийся в ожидании добычи. Ежели Иван не нарушит данного слова, то проедет непременно здесь и у ограды женского монастыря остановится, подождет с четверть часа.
Все было приготовлено в дорогу, и сидели они одетые, чтобы сразу вскочить и двинуться вслед за ним, потому как монастырская ограда длинная, и неизвестно, где он остановится.
Но ждать пришлось недолго. Ивана могла бы и не признать Катерина в потемках, да увидела новые белые колеса в санях. Ехал он неторопливой рысью.
— Ну, с богом, родимая, пошли!
Они захватили небогатые свои вещички, перекрестилась еще на ходу Катерина и, уже из сеней, крикнула домовнице:
— Дня через два-три ворочусь я! А ты ворота-то за нами запри!
В этот непоздний час городские улицы еще полны движения, да и пригородные дороги пока не пустуют. Припозднившийся путник спешит добраться к ночи до своего заветного огонька. А нашим путникам самое время отправляться в дорогу. Катерина, шагая чуть впереди товарки, сторонилась встречных и обгоняющих подвод, отворачивая лицо от проезжающих. Но делала это скорее по привычке, приобретенной в последние годы неприютного, тайного житья на свете. Прикрытая потемками зимнего вечера и ободренная тем, что наконец-то отважилась хоть на время покинуть свое убежище, она почувствовала в себе бесшабашность человека, которому нечего больше терять.