— Да ну, я же! Не признае́шь?
— И где ж признать этакую жердину! — Василий торопливо приподнялся и сдвинулся, на край нар.
Тут земляки обнялись по-братски, потискали крепко друг друга. Сняв шинельную скатку и швырнув ее на нары, Тимофей напал на Петренко:
— Идол ты проклятущий! Ведь знал же, наверно, что нашенские они, хуторские!
— А то как же? — невозмутимо отвечал Петренко, сидя в углу на патронном ящике. — Конечно, знал, оттого и не сказал. А вот ежели б не знал, непременно сказал бы. Я на вашем хуторе всех знаю.
Никто не стал слушать его болтовню, потому как все равно не разобрать, где в его словах правда, а где пустое зубоскальство. Отмахнулся от него и Тимофей.
— Дык как ж эт вышло-то? — не унимался Василий, поглаживая светлый ус. — Ведь вы с нашим Степкой почти что ровными были, а ты уж в солдаты попал.
— Нет, — засовестился Тимофей, — это казалось только. Заморенный я был до полусмерти. Ведь мы едва ноги приволокли с матерью из дальних степей. Отца и двух братишков тама схоронили. Да еще сеструшку, самую младшенькую, гдей-то в приюте оставили… Теперь и не найтить. А я годка на три либо́ на четыре Степки-то вашего постарше.
— Ну и ну-у! — не мог прийти, в себя Василий. — Встренься ты мне так вот где на улице — ни за какие пряники не признал бы, ей-бо!
— Х-хе, пряники! — возразил Григорий, потянувшись в карман за кисетом. — Да вы же им как в десятом годе косили вместе, так с тех пор и не видались, небось… Давно ты из дому-то, Тима?
— С весны нонешней. Три недельки с маршевой ротой подержали нас в Троицке, да и сюда вот, вшей кормить.
— Э-э, погоди, — подал голос Петренко. — Летняя вошь не такая злая, да и отгребать пока успеваем по теплу-то. А вот как дождички пойдут да снежок подвалит, тут берегись — загрызет!
— Наши-то как там? — нетерпеливо спросил Василий.
— Дядь Мирон в полицейские мобилизован в город, а дядь Макар и Митька дома еще оставались, как я ушел.
— Ну, Митька придет в свой черед. Не старше он тебя? А Макару-то как же удается дома сидеть? — удивлялся Василий.
— Дядь Макар пособлял нам весной на своих лошадях два дня, — словно защищая его, ответил Тимофей, — и тетка Дарья денек поработала. А Митька ваш месяца на три либо́ на четыре помоложе меня. Теперь уж, небось, тоже тетка Марфа сухари в дорогу сушит ему.
— А про наших чего знаешь? — спросил в свою очередь Григорий. — Ванька-то не помер?
— Нет, по хутору ходит, во дворе кой-чего делает, а то и в поле когда выберется. Это будто бы от барсучьего сала поправляться он стал. Дядь Макар ему барсука убил.
— Гляди ты, — удивлялся Григорий, — совсем в упокойниках был человек! Стало быть, жить ему предписано. Молодец!.. Ну, а семья-то как пробавляется?