— Да поколь не бедствуют, кажись. Лошадка у них четвертая появилась, Яшка с Семкой подросли — работники…
— Да, — согласился Григорий, — пока и сопливые, а все ж работники. Небось, в женихи прицеливаются?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю. А ребятки ладные выправляются…
Ни усов, ни бороды у Тимофея, конечно, не было — не выросли. В две недели раз он сбривал жалкий, ни на что не похожий пушок. Сухое продолговатое лицо его и желтые, как у кота, глаза светились негасимой радостью от нежданной встречи с земляками.
А Петренко, сидя в углу, вроде бы думал о чем-то своем, наблюдая, как сизовато-белый дым от солдатских самокруток, собираясь в общее облако, вытягивался в длинную полосу, замысловато пронизывался солнечными лучами и вылетал в растворенную дверь.
Все приумолкли. В землянке никого, кроме них, не было.
— А за что ты воюешь, солдат Рушников? — неожиданно спросил Петренко, будто по лбу вдарил.
— Как — за что? — подрастерялся Тимофей, гася окурок о каблук сапога. — За землю, за веру, за царя и отечество…
— Ну, и сколько ж у тебя земли?
— Своей-то нету, конечно, — смутился Тимофей, но тут же вроде бы с гордостью добавил: — А три десятины арендовали мы ноничка у казаков Палкиных из Бродовской станицы…
— Да какая там земля у наших мужиков! — горячо встрял в разговор Григорий Шлыков. — Рословы вон большой семьей покрепче на ногах стоят. И земли арендуют у казаков добрые клинья. Ну, наши теперь с четырьмя лошадями да при трех работниках — тоже как-то держатся. А у этого хозяина, — показал на Тимофея, — два кола вбито, небом покрыто да ветром огорожено — вот и вся усадьба.
— Богат Тимошка, и кила с лукошко, — усмехнулся Петренко. — Так, за чью же землю все вы воюете — за царскую, за барскую, за казачью, за монастырскую? За чью?
Наступило тупое молчание. Вопрос был задан всем, потому и ответ надо бы общий отыскать.
— А сам-то за чью же воюешь, герой? — нашелся Василий Рослов. — Али своей — поля немеренные, краев не видать?
— Да, — твердо сказал Петренко, — земли́ у меня — целая Россия! Есть поля, леса, горы, руды, заводы… только все это находится во временном пользовании у помещиков и капиталистов. И время подходит востребовать все это подлинному хозяину, то есть мне.
Солдаты засмеялись, а Василий сказал:
— Ну, ежели так, то, може, и наша земля по своим хозяевам давно слезы льет.
Тимофей Рушников слышал такой разговор намеками впервые и воспринял его, как шутку. Но шутка была не безобидная — каторгой отдавала, потому вскочил и, будто собираясь закурить, вышел по траншее на перекресток к ходу сообщения.