Но в реальности нам редко закрывают рот голливудским поцелуем, — обычно мы недоговариваем что-то сами. Подразумевая: это понятно и так! Хотя, озвучь я свое «само собой разумеющееся» намерение слегка подретушировать грим, не было б ни разрыва, ни переживаний. Пьеса бы в таком случае, безусловно, проиграла, потеряв драматический виток, заставляющий зрителя мелодрамы напряженно ждать, помирятся ли герои ближе к титру «конец фильма». И данность «жизнь не театр, а люди в нем не актеры!» — не понимают даже театральные режиссеры.
Сутки спустя, прояснилось: главный разозлился на артиста оттого, что пригласил «на его имя» спонсоров, надеясь с их помощью профинансировать его же следующий спектакль. И, как и я в случае с моей подружкой, был разобижен прежде всего тем, что хотел сделать как лучше! А в результате человек, которому он пытался оказать услугу, его и подвел. Но не обидно ли? Ужасно! Обиднее вдвойне, что, обидевшись, режиссер даже не произнес истинную причину конфликта вслух. А друг мой, как и большинство из нас, телепатией не страдал, и совершенно не понимал, отчего тот так разлютовался? «Он пробубнил нечто абстрактное, мол, это очень важный вечер», — пожаловался друг. — «Неужели нельзя было произнести все прямым текстом? Естественно, я изменил бы решение. И проблемы бы не было!».
Приятель прав. «Очень важный вечер» — столь же мало говорящая непосвященному абстракция, как и «очень важный проект». И кабы я открыла рот не семнадцать, а семьдесят один раз, и не поленилась объяснить родной маме, насколько проект важен для меня, в чем заключается и как долго я к нему шла, котлеты автоматически слетели б с повестки дня. Если б моя соседка сказала супругу не обтекаемое: «Мне что-то нехорошо. Сбегай за лекарством», а растолковала, ей и впрямь ОЧЕНЬ ПЛОХО, и она боится сорвать завтрашнюю сделку, он бы молча кивнул и взял зонтик. Зонтик, кстати, он все равно взял. Но только после того, как она ему это прокричала! Он, понятно, тоже не промолчал. Пустяковая недосказанность вылилась в болезненный конфликт, слезы, разом припомненные прошлые обиды и горький осадок: «Я совершенно одинока. Муж мне даже воды не подаст!»
Но с годами я стала понимать: люди, плачущие о пресловутом «стакане воды», зачастую просто забывают его попросить! Причем, чем сильнее мы хотим пить, тем упрямее молчим, проглотив от обиды язык. И чем дольше наше молчание, тем больше вероятность, что непроговоренная конфликтная ситуация станет необратимой…
Наверное, во всей моей пестрой биографии был только один мужчина, о котором и годы спустя я могу сказать: я действительно любила его. И наш разрыв произошел в стиле самых низкопробных мыльных опер. Мы расстались на конфликтной ноте. Он заподозрил меня в измене. Я надулась («Ты еще поймешь, как ты не прав!») и сочла оправдания ниже своего достоинства. В тот же день я слегла с гриппом и провалялась в постели три недели, страдая от сорокоградусной температуры, оглушающих антибиотиков и обиды, что за все это время он не позвонил мне ни разу. Конечно, он о моей насущной потребности в «стакане» знать не знал, мы разъехались на нейтральном: «Кажется, я заболеваю». Но разве трудно было набрать номер и поинтересоваться: так это или нет?