Вот примерно такая была картина, такое было положение в стране и в мире, которые Эмин игнорировал и не хотел замечать, абсолютно не по граждански весь уйдя в себя.
Наконец, разразилась постоянно тревожно ожидаемая буря. Не в стакане. Хотя можно было бы и так сказать. В семье. К счастью, буря пришла не с той стороны, о которой вечно думал и опасался Эмин.
Разъяренная мать, дождавшись, когда они остались одни дома, плотно прикрыв дверь квартиры, чтобы соседи не слышали, подошла к нему и, вся трясясь и заикаясь от возмущения, спросила:
— Ты… ты общаешься с этой… этой уличной девкой!?
Эмин перепугался, сердце упало и там, где-то внизу и осталось, притаившись, не желая отвечать за хозяина.
— С кем? — в страхе спросил он, ожидая услышать то, чего больше всего на свете боялся, опасаясь, что каким-то образом информация просочилась, благодаря их сердобольным соседкам и родственницам, случайно заметившим его выходящего из дома Сабины.
— Он еще спрашивает бессовестный! — сокрушалась мать. — Мне от соседей проходу нет! Уже который раз видели тебя с потаскушкой Марой! Ты в своем уме?! Что у тебя с ней общего?
Эмин с облегчением перевел дух.
— Ну, мама, что ты так переживаешь? — даже весело проговорил он. — Что такого?
— Что такого? Что переживаешь?! — взъярилась она вконец. — А кому еще переживать?! Скажи спасибо — отцу твоему не говорю, он бы тебя отучил… Он бы…
— От чего отучил? Что ты глупости говоришь? — наконец рассердился и Эмин. — Я просто с ней советовался… — сказал он и поздно сообразил, что проговорился, что в таком разговоре каждое слово его было важно для матери.
— Со… — опешила она. — Советовался?! Что же она может тебе посоветовать? И о чем ты советовался с ней? Что, у тебя родителей нет, или хотя бы старшего брата, если не хочешь нам что сказать?..
— Да нет, я не то… — стал оправдываться Эмин. — Просто болтали…
— Болтали… О чем ты можешь с ней болтать, её вся шпана и в хвост и в гриву… Вот заразит она тебя чем-нибудь, тогда поболтаешь, тогда посоветуешься, негодяй!..
— Ну, мама, хватит… Любишь ты из мухи слона…
— Из мухи… Это, по-твоему, муха? Ты еще молокосос, мальчишка, а водишься с такими уличными девками…
Последнее его успокоило, он понял, что мать ничего из его личной жизни не знает, хотя и несколько обидно было выслушивать подобное: он ведь уже давно не мальчишка. Но приходилось в такие моменты наступать на горло своему самолюбию.
Однако время шло, жизнь продолжалась и надо было как-то соответствовать этой жизни, выйти из той скорлупы, из того маленького мирка, что вполне удовлетворял и устраивал его, пока он учился в школе, из мирка, состоявшего на первый взгляд всего лишь из двух составных: из любви физической, из секса, что вполне гармонично сливался с чувством и привязанностью, и любви, так сказать, платонической, без всякой надежды на то, что эта любовь может когда-нибудь перерасти в нормальные отношения между мужчиной и женщиной. Но теперь надо было догонять время, потому что оно стремительно приближало его к выпускным экзаменам в школе, а впоследствии, если получится — к вступительным в институт. Надо сказать, что родители, особенно — отец, очень уповали и возлагали насчет института, потому что в семье не было никого с высшим образованием, а они видели, как в последние годы все вокруг из кожи вон лезут, чтобы их дети получили хорошую специальность и соответственно — диплом, так что — возлагали и уповали, чтобы впоследствии гордиться…