Оставшиеся двое посмотрели друг на друга.
— Вы с Ханнхен, похоже, отчасти наладили отношения между собой? — спросил Ингрэм. — Когда я вошел, вы обе походили на двух сестриц — почитательниц огня во время процедуры торжественного обряда.
Вирджиния застенчиво откинула со лба пряди волос и запахнула на груди халат.
— А может, скорее уж как две ведьмы из «Макбета»?
— Суть остается одна и та же: две женщины-заговорщицы, — прохладным тоном произнес Ингрэм. — Впрочем, нет — настоящая ведьма обязательно должна быть седой, не так ли? Среди них не бывает ни блондинок, ни темных шатенок вроде Ханнхен. — Он шагнул вперед и небрежным жестом поддел пальцем свободный локон ее волос. — Надо бы вам как-нибудь окончательно распустить их, — заметил он. — Зачем прятать в пучке такую красоту?
— Я… — Вирджиния нервно дернула головой, и рука его опала. — Мне так лучше.
— Лучше, чем что?
— Просто — лучше, — кротко повторила она. — Я всегда собираю волосы в пучок. При такой длине носить их распущенными… это больше подходит для подростков.
— А может, для Лорелеи[5]? Хотя для этого, возразите вы, вам необходимо быть прочной как камень, иметь перламутровую расческу и отменного пловца в роли любовника. — Он повернулся к Ханнхен, которая опять возвращалась к ним. — Ну как, все тихо на судомоечном фронте? Можем мы наконец спокойно улечься в свои постели?
Служанка с шумом захлопнула дверцу печки.
— Вы — можете. Фрейлейн тоже может. А мне придется присмотреть вот за этим. Если огонь и дальше будет так полыхать, уголь еще до утра весь выгорит.
— А кто его так распалил? И зачем? — Ингрэм взял у нее из руки кочергу и склонился над печкой. — Оставьте как есть, я сам обо всем позабочусь. Спокойной ночи вам обеим.
Оказавшись у себя в комнате и начав снимать халат, она ненадолго задержала руку под волосами, чуть приподняв их на затылке, а затем отпустив в тщетной попытке заново пережить то же ощущение, которое она испытала при легком прикосновении руки Ингрэма.
Но почему этот весьма фривольный жест, который она едва ли позволяла какому-либо другому мужчине, вызвал у нее такую сладостную дрожь? Несмотря на то, что ей было отнюдь не холодно, Вирджиния почувствовала легкий озноб, одновременно досадуя на себя за то, что поддалась этому сиюминутному капризу, который применительно к ним двоим был абсолютно лишен какого бы то ни было смысла. Осознавал ли Ингрэм… Ведь если разобраться, то кто угодно, но только не Ингрэм захотел бы общаться с… Ирмой. Нет-нет, она даже в мыслях не станет связывать Ирму и Ингрэма друг с другом. Возможно ли такое, чтобы у этой пары было между собой что-то общее? Абсолютно ничего — за исключением разве лишь того, что стоит Ирме чего-то захотеть или скомандовать, как он тут же подчиняется. А это, в свою очередь, означало… Впрочем, как подсказал Вирджинии этот сиюминутный порыв откровения, ей отнюдь не хотелось знать, что именно это означало.