Ингрэм Эш проговорил безразличным тоном:
— Можете не торопиться.
А затем повернулся и вышел.
Чай был сервирован на низеньком столике рядом с камином, в котором горели сосновые дрова. Вирджиния налила им обоим — при этом ни один из них даже не притронулся к еде, а Ингрэм Эш ограничился одной чашкой. В комнате воцарилась неловкая тишина, пока он не прошел к звонку, на который вскоре явилась Ханнхен Франк.
Со стороны могло показаться, что Ханнхен — женщина с худым лицом, которой шел шестой десяток лет, — была вся выдержана в коричневых тонах: длинный, чуть ли не до пят коричневый передник, коричневые туфли, волосы цвета красновато-коричневых яблок, уложенные на манер «плетенки», и коричневые руки, которые она отерла о бедра, прежде чем унести поднос.
— Как насчет обеда? — осведомилась она.
Ингрэм Эш покачал головой.
— Я — пас. У меня есть кое-какие дела, так что я буду в отъезде.
Ханнхен по-прежнему не отводила от него взгляда.
— А уважаемая фрейлейн — она будет?..
— Я не знаю. Спросите ее, чего бы она пожелала.
Однако не успела еще Ханнхен даже глазом повести, как Вирджиния смущенно проговорила:
— Это не важно. Что угодно — может, суп какой-нибудь?.. — И тут же почувствовала, что на другие слова у нее попросту не осталось воздуха в легких.
Все так же игнорируя Вирджинию и обращаясь исключительно к Ингрэму Эшу, Ханнхен продолжала:
— У нас осталось немного свиного филе, которое можно поджарить с яблочными ломтиками и пикантными помидорами. Или мне…
Однако на сей раз его реакция оказалась уже более резкой:
— Вы же слышали, Ханнхен, что вам сказала фрейлейн Сомерс. Ей хочется супа.
Коротко кивнув в знак согласия, Ханнхен взяла поднос и вышла из комнаты.
Ингрэм Эш вернулся к своему креслу.
— Грубовато получилось, — проговорил он. — Прошу меня извинить.
Вирджиния облизнула губы.
— Ничего страшного. Я понимаю.
— Боюсь, что до конца все же не понимаете. Причина заключается в том, что Франки проработали у Эрнста всю свою жизнь. Он сообщал им практически обо всех своих поступках, согласовывал буквально каждый шаг, а потому его любовное увлечение и женитьба в среднем возрасте никак не соответствовали их ожиданиям.
— Но это не было… — перебила его Вирджиния, покраснев.
— Чем это не было?
— Т-тем, что вы сказали. Мы так мало знали друг друга. У нас не было даже времени, чтобы… — Она снова запнулась, когда до нее внезапно дошло, что отрицать чувства Эрнста Рауса к ней означало бы предать его. — Я хотела сказать, что с моей стороны не было никакого романтического увлечения. Просто интерес и… некоторая симпатия. Ничего больше.