Она должна была коснуться его, в свою очередь. Ощутить соленый вкус его теплой кожи, запустить руки в шелковистые волосы, с удовольствием ощутив короткие непокорные завитки.
Она целовала его лицо, и губы скользили по гладким и теплым щекам, мягкому и податливому рту. Пила маленькими глотками, будто не желая опьянеть. Однако выпила она немало, потому что Томас уже расстегивал пуговицы ворота ее платья, и голова ее откинулась назад, чтобы он мог целовать нежную, чувствительную кожу ее груди.
Под покровом платья, сорочки и корсета груди налились твердостью и напряглись от страстного желания. Она не смогла сдержать жалобного стона, тихой мольбы, которая слетела с губ, когда вскипела новыми ощущениями кровь.
Он ответил на ее невысказанный вопрос, молча лаская ее губами и языком. Наполнял до края, и теперь каждая ее мысль, каждое ощущение начиналось и заканчивалось его поцелуем.
Она то ли умирала, то ли воскресала вновь. Да, вот оно: воскресала для него. И для себя. Для той правды, которая всегда была между ними. Но она и умирала и в то же время проваливалась куда-то, хотя голова ее уютно покоилась на его ладони, а потом оказалось, что она уже лежит на полу, пригвожденная к нему весом великолепного тела Томаса, наслаждаясь и его жаркой тяжестью, и надежностью его крепких объятий.
Катриона чувствовала, как жар поднимается в глубине ее горла, щиплет глаза, но не поняла, что плачет, пока Томас не замер. Потом губы его пришли в движение, стирая соленые слезы с ее щек. Но она лишь заплакала сильнее. За все эти годы Катриона не пролила ни слезинки. Все эти мили прошла, не дрогнув ни разу.
— Это глупо. — Она шмыгнула носом и попыталась сунуть руку в карман, чтобы найти мокрый носовой платок.
Но он не стал возражать или дразнить ее. Повернул голову, прижался щекой к ее груди. Крепко обнял Катриону, как будто все, что ему было нужно, это просто быть возле нее. Как будто понял — раз прорвало плотину, поток слез не так-то легко остановить.
Так они и лежали на ковре, как было на лужайке, и его сильные длинные ноги переплелись с ее ногами, запутавшись в ее юбках. Но сейчас она была рада испытать и тяжесть его тела, и его заботу, собираясь тем временем с мыслями. Что должно случиться дальше? Что еще нужно ей, чтобы набраться смелости и сказать ему?
А дальше случилось вот что. Как только она перестала шмыгать носом и судорожно глотать слезы, рука Томаса начала свое неспешное путешествие, припоминая топографию ее тела. Сам Томас пребывал в неподвижности, однако рука его тихо прокладывала себе путь по ее предплечью, проследила изгиб талии, погладила шов корсета пониже ребер. Вверх и вниз; умелые пальцы гладили ее, будоража чувства под покровом и без того разгоряченной кожи. Он ласкал ее сильнее и сильнее, пока она сама не потянулась к нему, молча умоляя о том, чтобы тяжелая ладонь его наконец легла ей на грудь.