Она не могла дышать, не могла думать, не могла ничего — только ждать. До того самого момента, когда он проник в нее кончиком языка и она услышала пронзительный, голодный вскрик, когда начала хватать ртом воздух.
Танвир ответил ей смутным ворчанием, которое эхом отдавалось во всем ее теле, как самый громкий крик. Его горячий рот наполнял ее, согревал и баюкал — то возбуждая, то успокаивая, и она взлетала выше и выше на волне могучего прибоя, который уносил ее в океан блаженства. И Катриона плыла в этом океане страсти, которую расточал ей любовник.
Потом он отпрянул — на краткий миг, но затем одним, изощренно точным движением лизнул ее снова. Умением ли, выбором ли места, но он добился того, что ее тело как будто оплавлялось по краям, сосредоточивая все ощущения на пульсирующем клубке огня, который распускался внутри.
Катриона почти беззвучно вскрикнула, будто ей не хватало воздуха. Собственно, воздух был ей не нужен, и она была счастлива тем, что тонет в сладостных ощущениях. Язык Танвира коснулся ее еще раз, и прикосновение обожгло ее, расходясь кругами под кожей. Волны достигли ее ладоней, и после этого оставался лишь Танвир, его губы и блаженство, в котором она купалась.
Но затем было нечто новое. Она почувствовала, как в нее проник его палец. И сильный, и осторожный одновременно. Он дарил удовольствие — сладкое и столь напряженное, что граничило с болью. Ее руки, которые гладили его длинные густые волосы, сжались в кулаки. Он привел ее на грань отчаянного желания, вот что он с ней сделал. И снова стон сорвался с ее губ, как грустная мольба. Он услышал ее и понял, потому что в следующий миг за первым пальцем последовал второй, даря ей всю полноту ощущений, заполняя бездонный колодец ее желания, — ему единственному дано было это сделать.
Катриона сжала его руку в своей, язык его в последний раз исполнил свой огненный танец, и оказалось вдруг, что она парит на свободе, в теплом ночном воздухе, погружаясь в пелену забвения самой себя. Так плыла она, уносимая течением. Ее грудь бурно вздымалась и опадала, словно она только что тонула и лишь сейчас смогла наполнить воздухом легкие. На смену потрясению пришла ленивая истома. И она была так счастлива, что не могла думать.
— Танвир… — Это все, что она была способна сказать, — затаив дыхание, изумленным шепотом.
— Каур. — Его голос приблизился, и тюфяк прогнулся под тяжестью его тела, когда он, нагнувшись, поцеловал сначала одно ее сомкнутое веко, затем второе. Подушечка пальца погладила ее нижнюю губу — нежная прелюдия к поцелую. Она раскрыла губы, принимая его язык, его глубокий и страстный поцелуй. Наслаждаясь его вкусом, который всколыхнул в ней новый приступ любовного голода.