И Танвир целовал ее с той же жадной страстью, как будто его терзало то же отчаянное желание, что и Катриону. Будто он исчерпал свой запас терпения, благоразумия и осторожности. Будто Катриона та единственная, кому дано этот голод утолить.
Весом своего тела он придавил ее к мягкому тюфяку, заполняя собой все ее ощущения — страстным ртом, ароматом пачули, мягким, щекочущим прикосновением волос, упавших ей на грудь. Резким скрипом зубов, когда он осыпал ее подбородок бурными поцелуями.
Ее голова запрокинулась, и он поцеловал ее в ямку под горлом. Не останавливаясь, губы его и язык добрались до ее грудей, дразня и распуская тугие узлы, которые все еще сдерживали Катриону. И она выгнула дугой спину, отдаваясь и отдавая себя без остатка, потому что лишь он мог даровать ей этот восторг, сияющее блаженство, могучее и притягательное словно опиум.
Она обвила руками его шею, прижимая к себе. Ее пальцы перебирали длинные пряди его непокорных волос. И его объятия были не менее крепки. Катриона была поражена, как легко взлетела на пик наслаждения.
Танвир слегка отодвинулся. Отсутствие тепла и уютной тяжести мужского тела показалось Катрионе горестной утратой. Но прежде чем она успела снова привлечь его к себе, Танвир нашел ее руки, и их пальцы сплелись. А затем он встал на колени между ее ног, заставляя раздвинуть бедра. Катриона казалась себе такой уязвимой, такой открытой его взгляду! Это переходило границы ее опыта и даже воображения. Она чувствовала, как ложится на нее его тяжелое тело. А потом было бархатное прикосновение мужской плоти и проникновение — он медленно прокладывал себе путь в ее теле, пока не вошел полностью.
— Кэт. — Он произнес ее имя как молитву, как обет неведомому божеству, которое могло бы благословить их обоих небесным блаженством.
Для Катрионы все смешалось — давление и жар, боль и радость. Волна следовала за волной, и Танвир тоже начал двигаться. Как прибой — то накатывая, то отступая. Медленно накапливая силу, пока течение не захватило и не увлекло его самого. С его губ слетел звук, в котором были и мука, и благоговение. Будто волна не могла больше сдерживаться, чтобы не обрушиться на берег со всей страстью! Он перенес тяжесть тела на руки, туда, где они сплетались с ее руками поверх ее головы. И Катриона чувствовала, как ее тело изгибается навстречу Танвиру и он проникает в нее снова, потрясая до самого основания женского естества. И еще сильнее, потому что, нагнувшись, он прихватил ее грудь зубами, посасывая, обливая ее потоком блаженного тепла, от которого звенела каждая клеточка ее тела.