На последнем слове она сделала особое ударение, как будто желая подчеркнуть, что никогда не была такой, как «эти» — как спесивые маленькие мисс, что сбились в тесный кружок там, в павильоне.
— Действительно, забавная ирония. — Томас не нашел, почему бы Танвиру Сингху не оценить эту лингвистическую шутку, и рассмеялся ради нее по той единственной причине, чтобы снова увидеть, как она улыбается. И чтобы придать ей смелости и дальше быть с ним откровенной.
И откровенной она была.
— Я не хочу показаться неблагодарной. Я знаю — мне полагается радоваться, что мне дали дом и приняли во мне участие. Что такой важный человек, как лорд Саммерс, обратил внимание на столь ничтожную особу, как я, и решил найти обедневшей племяннице мужа. Я благодарна им за заботу. Только не хочу чувствовать себя одной из тех кобыл, что выставили на торги и отдадут тому, кто больше заплатит.
— Ты несправедлива к тем, кто продает лошадей, мэм. Мне не все равно, в какие руки попадет моя лошадка.
Она рассмеялась. Милое, беспечное и искреннее выражение удовольствия от остроумной шутки. Именно на это он и надеялся.
— Наверное, я могу понимать это как комплимент. Благодарю вас. Вы очень добры, если попытались меня приободрить.
«Добр» — это определение не очень вязалось с Томасом Джеллико. И уж совсем не подходило Танвиру Сингху. Добро — это нежность, тепло и сердечность. Добро — это опасность.
Ибо ее осторожная похвала пробудила в нем желание воскресить в себе лучшую часть своей английской натуры. Чтобы ее дядя решил — вот подходящий муж для его племянницы! И впервые за десять лет у него возник соблазн стать таким человеком. Так он мог бы проводить с ней больше времени. Так он мог получить ее честным путем.
Почему? Почему не мог он перестать думать о ней? Чем она так отличалась от всех прочих? Отличалась настолько, что он был готов бросить все, ради чего трудился долгие годы? Это ведь не веселая девица, которая охотно задерет юбки и щедро, безо всяких обязательств, удовлетворит его желания, что и послужит оправданием его абсурдной одержимости. Она леди, у нее влиятельные родственники, которые желают для нее удачного замужества, а не флирта в саду с человеком, который притворяется тем, кем вовсе не является.
Но Катриона Роуэн была особенной. Он не мог точно сказать, в чем ее особенность, но она находила в его душе отклик. А это, в свою очередь, вызывало в нем такое страстное желание, что он ничего не мог с собой поделать.
Сейчас она оглядывалась по сторонам с тем восхищенным любопытством, которое он уже наблюдал на Рани-базаре. Шла медленно, дотрагиваясь до растений с почтительным любопытством.