Если он хотел удивить ее или произвести на нее впечатление, то потерпел неудачу. Она размышляла над его пылкой речью долгую минуту, прежде чем ответить, и в глазах ее светился ясный ум:
— Несомненно, это восхитительная и просвещенная философия, хазур. Идеальная философия! И я ее разделяю. Я тоже думаю, что все мужчины и женщины должны быть равны перед лицом Бога. Но, с другой стороны, я думаю, что им никогда не быть равными в глазах других мужчин. И уж точно не в глазах других женщин.
Ее сверкающий взор был устремлен прямо на него.
— Разве вы не делаете различий между людьми по их внешности? Вы очень красивый мужчина. Неужели не обращаете красоту в свою пользу? Неужели не желаете, чтобы ваша жена не уступала вам в красоте?
— Ты мне льстишь, мэм. — И он был польщен. Глубоко польщен. Ее взгляд пьянил, как вдыхание гашиша, и зажигал Томаса исступленным восторгом, отчего ему хотелось вернуть ей взгляд, еще более откровенный. По крайней мере сейчас Катриона видела в нем мужчину.
— Разве не так? — тихо спросила она. — Надеюсь, я вас не обидела. Понимаю, что очень мало знаю о вашей философии или религии. У меня и в мыслях нет смеяться над вами, но, как говаривала моя матушка, «красота к красоте», что подразумевает: красивые люди всегда стремятся к тем, кто также наделен красотой. Поступать иначе противоречит человеческой природе.
Его мать, графиня Сандерсон, незаурядно красивая женщина, всегда говорила то же самое, но с другими намерениями.
— Может быть, я плохо понял твое английское идиоматическое выражение, но склонен думать, что изречение твоей многоуважаемой матушки означает: люди красивы как раз настолько, насколько красивы их поступки. Если их дела и особенно мысли не столь прекрасны, как их лица, тогда в глазах Бога они жалкие уроды.
Она помолчала и, подойдя к нему вплотную, серьезно заметила:
— Никто в глазах Бога не бывает уродлив. Ни в чем я не могу быть уверена, но вот на этом стою твердо.
Все в ней — особенно душа — взывало к нему.
— Ты не можешь причинить обиду. Никогда. Ибо ты говоришь правду.
И она коснулась его. Потянулась к его руке и взяла ее и осторожно пожала, словно не доверяя словам свои чувства. Теплое пожатие было мимолетным, как прежде его поцелуй, но ощущение было не менее сильным — будто теплый мед разливался по его коже.
Он сжал ее ладонь, прежде чем она ее отняла.
— Ты умна, как принцесса. И столь же прекрасна.
— Вот теперь вы мне льстите. Наверное, мы могли бы продолжать этот словесный танец — вперед и назад, туда и сюда, — пока не истощим запас комплиментов друг для друга.