И — в который раз! — произошла перемена судьбы. Возможно, сила, обитающая в желтом шаре, сообразила, кто из нас настоящий похититель (так я думал чуть позже); а быть может, какие-то другие случайные силы составились тогда в мою удачу. — В тот миг, когда экстрасенс отнял дудку от губ, собираясь переменить мелодию, желтый шар внезапно просиял, и неведомая сила вырвала у меня из руки факел и уронила на экстрасенса… А быть может, уронила не она, а счастливый случай, так любящий помогать остолопам; не знаю. — Факел упал на экстрасенса и тот, вскрикнув от неожиданности, отшатнулся, отпрянул… и потерял равновесие. Нога его так и не успела обрести опору. Наверное, он мгновенно понял, что случилось, — и так же мгновенно и безнадежно осознал, что бессилен предотвратить то, что будет… — Я никогда не слыхал крика, подобного тому, с каким он падал в сияющий шар…
В тот миг, когда он падал, я обрел свободу и цельное сознание. Быть может, лучше б этого не случилось тогда. Сдается мне, что счастливый случай, столько раз великодушно спасавший меня, каждый раз брал за это богатую плату моими нервами. Итак, сознание вернулось ко мне, — и я видел конец происходящего. Экстрасенс был прав: он еще некоторое время продолжал существовать в шаре. Я запомнил его движения… его лицо… глаза, глянувшие на миг на меня, — хотя могу поклясться, что он меня не увидел. Потом с ним начало происходить что-то невероятное, — и тогда я на какой-то миг даже понимал, что творится там… — Но, слава Богу, я забыл об этом. Сейчас. А тогда — наверное, это понимание послужило последней каплей. Оставленный всеми силами, я начал падать в желтый свет, перед самым падением потеряв сознание.
— Вот так, — закончил Саша, сделав небольшую эффектную паузу. — О том, что было дальше, я, конечно, не имел ни малейшего представления. Очнулся я у реки. Утром. Кажется, вернул меня к жизни грохот какого-то поезда, пролетавшего мимо станции. Я, как легко догадаться, долго не мог сообразить, жив ли я и, если так, — где я нахожусь?.. Потом, после долгого лежания я наконец принял как рабочую гипотезу, что я все-таки жив, и тогда установил, что лежу теперь на другом берегу, — на нормальном, человеческом, — не на том, на который занесла меня вчера нелегкая… — На своем. Вверх от меня — тянулась к станции дорога, протоптанная копытами; внизу текла река, а вокруг меня бродил местный скот, пришедший на водопой. Одна из коров стояла рядом и медленно жевала зеленый носовой платок, — несомненно, утянутый ею из моей раскрытой сумки, стоявшей справа от меня.