Щербатов поставил книгу на полку, втиснул рядом с ней брошюру, которую в свое время искал несколько ночей подряд, перерыв библиотеку. Стоя в дверях, оглядел комнату. В эту последнюю предвоенную ночь все вещи в ней стояли так, как они уже останутся в памяти.
Он взял с собой только бумаги и карточку сына со стола. А когда прятал их в планшетку, в дверь позвонили. Это Бровальский заехал за ним. Щербатов закрыл квартиру на ключ, посмотрел на него, держа на ладони, и, так и не решив, что с ним делать, сунул в карман.
Уже рассветало, когда они ехали по городу. Город спал крепким на заре сном. И взрослые люди, и дети, пригревшиеся в кроватях под утро, досматривая свои последние мирные сны.
В штабе молчали все телефоны, по линиям связи - ожидание и тишина. И все командиры были в сборе. Стоявший в углу лицом к карте начальник разведки корпуса сказал вдруг:
- А у меня сын родился.
- Что? - спросил Сорокин, не поняв.
- У меня сын родился. Прошлой ночью. Вот как раз в пять утра. Мы почему-то ждали дочь.
Бровальский посмотрел в окно, где было уже совершенно светло, и сказал:
- Пожалуй, пора выключить свет. И подошел к выключателю, а все почему-то посмотрели на него. Дальнейшее произошло настолько одновременно, что в сознании слилось в одно действие. Бровальский поднял руку, дотронулся до выключателя - и во дворе из кирпичной стены гаража взлетел куст огня, словно это он рубильником включил взрыв.
Когда все вскочили на ноги, комната уже изменилась непоправимо. Опрокинутые вещи, выбитые взрывной волной стекла, запах тола. А за окном, повиснув на проводах, качался срубленный телеграфный столб.
Взрывы уже раздавались в городе, низко над домами свистело и выло, а со стороны границы надвигался тяжелый гул: шли самолеты.
- Всем на запасной КП! - крикнул Щербатов, и чувство, что он что-то забыл, заставило его оглянуться вокруг себя.
В углу у карты все так же стоял начальник разведки Петренко, смертельно бледный, и смотрел на него.
- Беги к ним,- сказал Щербатов,- Отведешь в бомбоубежище - вернешься!
Из того, что после видел он на войне, быть может, самыми страшными были эти первые часы в гибнущем городе. Уже возникли пожары и горел на окраине спирто-водочный завод, и среди пожаров и взрывов из рушащихся домов выскакивали раздетые люди, успевшие только проснуться, кидались под защиту стен, и каменные стены рушились, погребая их под собой. Они метались и бежали под прицельным огнем артиллерии и попадали под огонь, а сверху, с неба, падали бомбы. И крики обезумевших матерей, среди бедствия и смерти сзывающих детей своих, вид беззащитности взрослых, бессильных даже собою закрыть, спасти детей,- это было самое страшное. Мгновения вмещали всю жизнь,- и прожитое, и то, о чем уже никто не узнает никогда.