— Тут есть где спрятать ключ.
— Это еще что! Ты не видел запасники и склад.
Они начали с кабинетов. Роясь в ящиках и перебирая личные вещи сотрудников, Мэлори сражалась с чувством вины. У нее нет времени на эмоции. Она встала на колени, заглянула под письменный стол Джеймса, потом стала выдвигать ящики.
— Неужели ты думаешь, что такие люди, как Ровена и Питт, будут прятать ключи в ящик стола? Да, они ведь не люди, а боги… Тем более… Фу, бред какой-то…
Мэлори угрюмо глянула на Флинна и задвинула ящик на место.
— Я думаю, что нужно проверить все.
«Какая она красивая, — подумал Флинн. — Волосы собраны на затылке. Взгляд непреклонный. И наверное, решила, что черная одежда как нельзя лучше соответствует обстоятельствам».
Очень похоже на Мэлори.
— Справедливо, но мы проверили бы все намного быстрее, если бы позвали остальных.
— Им тут нечего делать. Это незаконно. — Чувство вины острыми когтями царапало Мэлори сердце. — И тебя тут не должно быть. Кстати, ты не вправе будешь писать о том, что здесь увидишь.
Флинн присел на корточки рядом с ней. Взгляд его стал жестким.
— Ты действительно так думаешь?
— На это есть причины. — Мэлори встала и сняла картину со стены. — Я кое-чем обязана этому месту, — продолжила она, осматривая обратную сторону холста и раму. — И Джеймсу тоже. Я не хочу, чтобы его в это втягивали.
Мэлори повесила картину на место, затем сняла другую.
— Может, ты составишь список, о чем я могу писать, а о чем нет? На твой взгляд.
— Не обижайся.
— Да, конечно. Я потратил столько времени и сил на эту историю, но еще не напечатал ни строчки. Не нужно ставить под сомнение мою порядочность, Мэлори, просто потому, что сомневаешься в своей. И никогда не указывай мне, о чем я могу или не могу писать.
— Речь всего лишь о том, что это не для печати.
— Вовсе нет. Речь о доверии и уважении к человеку, о любви к которому ты постоянно говоришь. Я начну искать в другом помещении. Думаю, нам лучше разделиться.
«Интересно, — подумала Мэлори, — как это я умудрилась все испортить?»
Она сняла со стены последнюю картину и приказала себе сосредоточиться, но сделать это оказалось непросто.
Очевидно, Флинн чрезмерно чувствителен. Ее просьба абсолютно обоснованна, а если он хочет обижаться, это его проблема.
Мэлори двадцать минут тщательно обыскивала комнату и успокаивала себя, убеждая, что Флинн чересчур болезненно отреагировал на ее слова.
В течение следующего часа они не разговаривали и, несмотря на то что делали общее дело, умудрялись избегать контакта.
К тому времени, когда дошла очередь до первого этажа, в действиях установился определенный ритм, но они по-прежнему молчали.