Мэлори удивлялась, почему они не заснули, теплые, обнаженные, сплетясь телами под мягким и шелковистым одеялом любви.
Она с наслаждением вытянулась под рукой Флинна, когда он погладил ее по спине.
— Ммм. Давай останемся так на всю ночь, как парочка медведей в берлоге.
— Ты счастлива?
Мэлори приподняла голову и улыбнулась.
— Конечно, счастлива. — Она крепче прижалась к Флинну. — Так счастлива, что делаю вид, будто не помню о грязной посуде.
— В последние несколько дней ты была несчастна…
— Да. Пожалуй, да. — Мэлори поудобнее устроила голову у него на плече. — Было такое ощущение, что я заблудилась и не успеваю за быстрыми переменами вокруг. Потом я поняла, что, если не изменюсь сама или, по крайней мере, не откроюсь для перемен, все равно попаду в тупик, куда бы ни шла.
— Я хочу тебе кое-что рассказать. Если ты справишься с еще одной порцией перемен.
Голос у Флинна был серьезный, и Мэлори, насторожившись, приготовилась слушать.
— Говори.
— Это о Лили…
Флинн почувствовал, как она напряглась.
— Не самый подходящий момент рассказывать мне о другой женщине. Особенно о той, которую ты любил и на которой собирался жениться.
— Тогда я так думал. Мы встречались несколько месяцев, потом почти год жили вместе. Мы во многом совпадали. Профессия, социальное положение, секс…
Уютный кокон рассыпался в прах, и Мэлори почувствовала озноб.
— Флинн…
— Выслушай меня. Это была моя самая долгая связь с женщиной. Серьезные отношения и планы на будущее. Я думал, мы любили друг друга.
— Она причинила тебе боль, я знаю. Мне очень жаль, но…
— Подожди… — Флинн легонько постучал пальцем по ее макушке. — Лили меня не любила, а если и любила, то эта любовь была обставлена особыми условиями.
Он замолчал, тщательно подбирая слова.
— Не так-то просто взглянуть в зеркало и признать, что ты кое-чего не видел — того, что не позволяло человеку, которого ты добивался, любить тебя.
— Да, это непросто. — Мэлори старалась, чтобы ее голос звучал ровно.
— Потом ты наконец примиряешься с этим, понимаешь, что ошибался, что в предмете твоей страсти тоже чего-то недоставало, что в ваших отношениях был какой-то изъян, но пережитое все равно мешает тебе. Следующая попытка дается гораздо труднее.
— Понимаю.
— А кончается все тупиком, — заключил Флинн, повторяя ее мысли. — Пару дней назад Джордан сказал одну фразу, к которой я все время мысленно возвращаюсь. Спрашиваю себя, действительно ли я рисовал в своем воображении жизнь с Лили. Понимаешь, на несколько лет вперед. Я представлял ближайшее будущее, переезд в Нью-Йорк. Вот мы находим работу, которая нам по душе, снимаем квартиру. И все. Большего я не мог вообразить. Как мы будем жить, чем заниматься, не говоря уже о том, как станем смотреть друг на друга через десять лет. Мне было нетрудно представить свою жизнь без Лили — намного легче, чем жить после того, как она меня бросила. Уязвленная гордость. Злость и боль. Сплошные раны… А в довершение всего — убеждение, что я, наверное, не создан для любви и брака.