Чей—то голос остановил ее. Сашка увидел Кавалрию. Поджав ноги, она сидела на кресле и зашивала носок.
— Я понимаю, что сейчас никто ничего не чинит. Но все равно в штопанье есть что—то успокаивающее! — сказала она Сашке, вопросительно поглядывая на него.
Сашка придерживался принципа, что все плохое лучше сказать сразу. И вину лучше взять на себя. Людей чаще злит не сам проступок, а попытки оправдаться.
Самым тяжелым для Сашки было то, что Супов— на никуда не ушла, а осталась в комнате. Он слушал ее грузные шаги, и ему чудилось, что на его голову сейчас опустится скамья из цельного дуба. А шишек после таких ударов, как говорил Ул, не остается.
— Даня правильно сделал, что ушел? Ограда бы его впустила? — спросил Сашка.
Кавалерия покачала головой.
— Но он же не хотел с ней сливаться!
— Оттого, что яд выпит по ошибке, он не станет вишневым компотом.
— Но это хорошая закладка!
— Да что ты мелешь! А какие закладки плохие— то? Просто чужое не надо брать! — прокричала Суповна. Голос у нее был грубым и негнущимся. Не верилось, что это она недавно пела.
Кавалерия кашлянула. Суповна вышла в коридор и принялась громыхать ведрами.
И та первая, алая, тоже была из тайника? — внезапно спросила Кавалерия.
— Да.
Упоминать об этом было особенно стыдно. Сашка обрушился в собственных глазах и опустел, как городская площадь, с которой только что убрали памятник.
Кавалерия укоризненно цокнула языком:
— Тебе не приходило в голову, что все эти закладки, которые ты пронес через
болото,несвоевременны? Ну, кроме, возможно, алых
— Но тот первошныр...
— Тот первошныр оставил их на
двушке.
Чтобы не смотреть в глаза Кавалерии, Сашка подошел к окну. Совсем близко на подтаявшей лужайке стоял Горшеня. Его глиняная голова была обращена в их сторону.
— Ты можешь вернуть те закладки, которые принес? — озабоченно спросила Кавалерия.
— Вам?
— Мне или каменному фонтану.
Сашка посмотрел на
нерпъ. Черепна ней больше не проступал. Там, где он видел ею в прошлый раз, теперь была только кожа.
— Я не знаю как
— Ты их хотя бы чувствуешь?
Сашка старательно прислушался к себе
— Нет.
Кавалерия медленно кивнула, не отрывая от него взгляда:
Ну что ж, иди! Что я еще могу сказать? Спасибо, что не струсил и признался.
— Мне оставаться? Меня не отчисляют?
— Нет. Видел, что творится в Копытово? ШНыр в осаде.
— А уникум? Может, его как—то отдать? — безнадежно спросил Сашка.
Отдать можно любой уникум, кроме этого. А он выбрал тебя.
Глава семнадцатая
ЧЕРНЫЕ ДНИ
Страх всегда убивает больше борьбы. Пока армия не бросает щитов и не размыкает строя, уничтожить ее практически невозможно, либо она уходит в небо с такой славой, что враг обычно уже не лезет к этому народу.