Тихое солнечное утро. Москва плавает в тополином пуху. Сижу на детской площадке перед Бетиным домом, стараюсь не смотреть на окно, на то самое окно. Качели возле меня сломаны, они без сиденья, и я пытаюсь понять, можно ли на них качаться. Наверное, можно – если ухватиться руками за железные перекладины…
Гамма подходит неслышно, трогает меня за плечо:
– Пошли?
Поднимаемся на лифте на десятый этаж. Я отпираю так хорошо знакомую мне дверь.
Пыли нет – тетя Маня недавно приезжала убираться. Солнце исчертило стены, шкаф, пианино, высветило циферблат давно, наверное, остановившихся стенных часов. Духота невыносимая, и Гамма открывает окно.
Мы садимся за стол, который Бета всегда накрывала белой, вышитой гладью скатертью. Теперь скатерти нет, и посреди круглой коричневой лакированной столешницы голубеет след от утюга.
Гамма ставит рядом почти того же оттенка голубоватую бутылку боржоми и открывает ее брелоком от ключей. Я приношу с кухни два стакана.
– Ну вот, теперь можно поговорить, – начинает Гамма. – Впрочем, я, кажется, знаю, что ты хочешь сказать. Ты думаешь, я взял деньги.
Я молчу, но взгляд у меня, наверное, достаточно выразительный.
– Я тебя сейчас удивлю, – продолжает Гамма. – Знаешь, где деньги? Они здесь. В квартире.
– Мы ничего не нашли, – возражаю я.
– Вы не знали, где надо искать.
С этими словами Гамма подходит к пианино, открывает дверку внизу, над педалями, и залезает куда-то в самую душу инструмента, откуда извлекает пухлый коричневый конверт.
– Вот они, – говорит Гамма и кладет конверт в самый центр стола, рядом с бутылкой, как бы между нами, после чего спокойно начинает отряхивать приставшую к рукаву паутину.
– Как они там оказались? – несколько ошеломленно спрашиваю я.
– Разумеется, я их туда и положил. Не хотел рисковать – вдруг какому-нибудь дураку-милиционеру пришла бы в голову идея меня обыскать.
– Значит, ты хотел их унести?
– А они для меня и предназначены. Зачем, по-твоему, Бета продала скрипку?
– Деньги – для тебя?
– Ну да. Я машину покупаю, мне не хватает.
– И Бета вызвалась помочь?
– Не совсем так. Я ей сказал, что у меня мать больна и нужны деньги на лечение.
– Ты ее обманул!
– Да, обманул, – легко соглашается он.
Я молчу. Кажется, барабаню пальцами по крышке стола.
– Почему ты мне это рассказываешь?
– Но ты ведь хотел знать про эти деньги.
– А ты меня не разыгрываешь? – начинаю сомневаться я и беру со стола конверт.
Он не запечатан, и в нем действительно купюры. Много купюр.
– Не разыгрываю, – улыбается Гамма. – Она действительно погибла из-за этих денег.