Они втроем заняли места на трибуне и смотрели на гимнастов, которых вместо белок запустили в колеса.
– Белки интереснее, – сказала девочка.
– А теперь все дружно надеваем шапки, – объявил по стадиону радостный женский голос.
Они надели бумажные головные уборы.
Грянул марш, на большом экране показали их трибуну. И они увидели, что их шапками черным по красному образована огромная надпись: «ЗИГ ХАЙЛЬ!»
У кошмара тоже есть свой кошмар. Порою стихийный, порой окультуренный, хорошо пригнанный, уютный. Но и страшный, конечно, пугающий своей повседневностью. Противоположности сталкиваются, но два кошмара не поглощают друг друга, как можно было бы подумать, а свиваются в одно серое безвидное место, в котором никому не хочется быть, но кому-то все-таки приходится. Кошмар порою перетекает в реальность, пытается ее затопить. Если не удается, он отгораживается от реальности, основывает свою собственную хмурую цитадель и суверенно приглашает ее посетить. Окна из кошмара в некошмар – это сны. И еще стихотворения.
В ранний утренний час Н. разбудил стук, негромкий, но явственный. Кажется, стучали в потолок. Невыспавшийся и потому сердитый, Н. пошел искать корень зла.
На чердаке никого не оказалось. Стук раздавался где-то близко, кажется, слева. Н. посмотрел, но там уже была наружная стена. Он выглянул в окошко – снаружи тоже никого. Но в обшивке стены несколько досок было новых, некрашеных, этакие белые прямоугольники на зеленом фоне…
Стук перебросился на другую стену. Работали хорошо, споро. Кто? Неизвестно. Н. улыбнулся: ему вспомнились стихи из тамиздатской, «посевовской» книжки Ивана Елагина:
Строится где-то, строится где-то
Дом для меня, дом для меня.
Там, за углом, за углом света,
Там, за углом, за углом дня.
Затем нерешительно началась гроза, и кто-то порвал наволочку неба. Просыпался раскатистый гром, разогнался сильный ветер. Н. пошел закрывать доступные ему окна и закрыл почти все, но тут попал в комнату, где еще не был.
Здесь отсутствовала мебель и царил полумрак, но вот молния бледно высветила сложный геометрический узор на полу и лежащую в центре книгу. Н. попробовал войти внутрь узора, но тот не пускал. Н. стал обходить его и наконец смог войти – со стороны окна.
Книга оказалась слишком тяжелой. Н. все-таки поднял ее – и вздрогнул: под ней остался прямоугольник пламени. Заглавия на толстом кожаном переплете не было.
H. тем же путем вышел из узора, затем из комнаты. «Что это за узор? – пытался сообразить он. – Круглый квадрат? Квадратный круг?»