И всякий раз, когда нужно было ей провести ночь с кем-нибудь, она не делала ничего бесстыдного и небрежного, но изо всего стремилась только к одному, что могло очаровать человека и сделать его любовником. И это ведь все в ней хвалят. Если ты также научишься этому, то и мы будем счастливы, так как во всех отношениях ты ее превосходишь. Но я ничего не говорю, милая Адрастея, – живи только.
Коринна. Скажи мне, матушка, плательщики все ли таковы, как Эвкрит, с которым я вчера спала?
Кробила. Не все; но некоторые даже лучше, другие – уже люди взрослые, ну а некоторые не имеют красивой внешности.
Коринна. И нужно будет с ними проводить ночи?
Кробила. Еще бы, дочка: ведь эти-то больше всего и платят! Красивые же хотят одного только – быть красивыми. А ты имей всегда в виду большую выгоду, если хочешь, чтобы скоро все женщины говорили, показывая на тебя пальцем: «Не видишь разве Коринну, дочь Кробилы, как она разбогатела и как сделала свою мать трижды счастливой?» Что скажешь? Сделаешь ты это? Сделаешь, я знаю, и быстро превзойдешь всех. Ну а теперь иди помыться, на случай если и сегодня придет молодой Эвкрит: ведь он обещал».
Вот гетера ловко отбивает поклонника у своей товарки:
«Трифена. Ну разве берут гетеру и платят ей пять драхм, а потом проводят ночь отвернувшись, плача и вздыхая? А ты пил, кажется, без удовольствия и один есть не хотел, так как плакал и за пирушкой, – ведь я видела. Даже теперь ты не перестаешь еще всхлипывать, как младенец. Чего же ради, Хармид, все это делаешь? Не таись от меня, чтобы я хоть так получила пользу от ночи, проведенной с тобой без сна.
Хармид. Меня губит любовь, Трифена, и я не могу больше выдержать, так она сильна.
Трифена. Ясно, что ты любишь не меня, так как иначе, имея меня, ты бы не был равнодушен и не отталкивал меня, когда я хотела обнять тебя, и, наконец, ты не отгородился бы одеждой, как стенкой между нами, из боязни, чтобы я тебя не коснулась. Но все-таки, кто она, скажи! Может быть, я смогу помочь твоей любви, так как знаю, как нужно обделывать подобные дела.
Хармид. Конечно, ты ее знаешь, и даже очень хорошо; да и она знает тебя, потому что она не безызвестная гетера.
Трифена. Скажи ее имя, Хармид!
Хармид. Филематия, Трифена.
Трифена. О которой ты говоришь? Ведь их две, – о той, что из Пирея, которая в прошлом году потеряла девственность и которую любит Дамилл, сын теперешнего стратега; или же о другой, что прозвали Ловушкой?
Хармид. Именно про нее. И я, несчастный, действительно захвачен и запутался в ее сетях.
Трифена. Ты, конечно, ее умолял?