В том же году Тоня оставила училище и уехала обратно в свой поселок. Кто-то говорил, что вернулся из армии ее жених, кто-то – что заболела мать, потом он услышал от одной из Тониных подружек жуткое слово «аборт». Конечно, мама ни о чем не догадывалась, но у Левы хватило ума рассказать Аркадию Борисовичу, и тот, смущенно хмыкая и глядя в угол, объяснил про прерванный половой акт, презервативы и прочие житейские вещи, которым в советских школах детей не обучали.
С другими девчонками все получалось проще, но скучнее. Их вполне устраивали душевные разговоры, гуляния за ручку, кино или танцы. К тому же ни у кого не было своего жилья, приходилось вечно прятаться, уходить далеко в лес, где заедали комары. Но страстная Левина натура с одной стороны и вечная женская надежда на любовь – с другой – не давали огню угаснуть, и все годы училища прошли для студента Краснопольского в кругу восторгов, ревности, объяснений и обид.
Позже он с удивлением вспоминал свой первый самостоятельный год в Москве – как ухитрялся выживать и держать темп? По вечерам отрабатывал три смены в фойе и там же, в перерывах, учил теорию музыки, с раннего утра до института занимался дома, добирал упущенную за три года технику, потом – институт, задания по гармонии, ансамбль, фортепиано, какие-то менее важные предметы, потом – библиотека. Не мог забыть тот первый вечер в новой компании, рылся в энциклопедии, журналах, книгах по истории искусства, незаметно для себя научился читать по диагонали, главное было понять смысл статьи и запомнить даты, чтобы не выглядеть идиотом и провинциалом. Постепенно стали появляться друзья и знакомые – в основном студенты из группы и ансамбля.
Несколько раз наведывался в Алинкину компанию, народ у них собирался очень интересный, но Леве катастрофически не хватало денег и времени на участие в их вечеринках. Все ребята там были из обеспеченных семей, они приносили вино, редкие дорогие книги и пластинки, глубокой ночью развозили девушек на такси. Однажды появилась необычная пара – довольно солидный дядька лет тридцати, бородатый, в иностранном толстом свитере и даже с трубкой, что Леву искренне потрясло (знаменитый портрет Хемингуэя он увидел значительно позже), и тоненькая стильная девочка в серой шубке, будто специально подобранной под цвет огромных пронзительных глаз. У Левы почему-то перехватило дыхание от этой девчонки, даже боялся смотреть в ее сторону, но все-таки разглядел и стройные чудесные ноги в узеньких туфлях, и нежную шею, которую этот бородатый тип бережно закутал пушистым шарфом, как ребенку.