— Поняла. Я забыла просто.
— Забула, забула! Я бачу, шо ты забула, када за руль садилася!
— Павел Петрович, — с робкой надеждой поинтересовалась Катя, — а вам домой еще не надо? Восьмое марта все-таки, а мы вас выдернули…
— Додому я ще вспею. Дома жинка, тэща приехала, так шо я не тороплюся. Нехай стол накрывають. Давай до парка Горького, там униз по Сумской, на площади развернемся и всэ на сёдни, хватит. Може, тебе сигаретку дать? Вспокоишься трошки та поедем. Сильно ты нервная.
— Я не курю, Павел Петрович.
— Ото и правильно. Здоровье гробить. А я покурю пока. — Наставник ее закурил, по мнению Кати, на редкость вонючую гадость, но она не смела возражать, только приоткрыла окно.
Сигаретный дым понемногу вытягивало, а из оконной щели Катя с удовольствием вдыхала свежий воздух. Свежий воздух в городе наполовину состоит из автомобильного выхлопа. Вторая же половина сегодня была поистине волшебной — из окна отчетливо пахло тем непередаваемым ароматом ранней весны, когда она еще незаметна глазу, — нет ни распускающихся почек, не слышно переклички вернувшихся скворцов и строящих свои неряшливые гнезда грачей. Этот запах, может быть, приносило откуда-то с полей, где холодная черная земля готова была покрыться нежной дымкой всходов, или это пахли уже изменившие свой цвет с мертвого зимнего серого на бархатистую мартовскую сепию деревья? Или это пах сам город, сами дома, жадно впитывающие солнце кожей сырой штукатурки, так же соскучившиеся по нему, как и бледные авитаминозные прохожие?
— Ну давай! — разрешил Приходченко, выбрасывая окурок в окно. — Паняй, што ли!
Катя, прерванная прямо на середине своих весенних фантазий, тяжело вздохнула, повернула ключ зажигания, щелкнула поворотником, выжала сцепление до конца и включила первую скорость. Потом осторожненько отпустила сцепление и добавила газу, плавно вписываясь в общий поток.
— Оце молодца! — наконец похвалил ее Приходченко.
На Сумской, однако, начались новые неприятности. Какой-то громадный джип сзади оглушительно, как взбесившийся слон, трубил, требуя, чтобы Катя уступила ему дорогу. Улица была хоть и центральная, но узкая, замощенная гранитной брусчаткой еще при Александре-освободителе, и деваться было некуда — вдоль тротуара стояли припаркованные дорогие лимузины.
Когда джип истерично засигналил снова, Катя дернула руль вправо, добавив учителю седых волос.
— Та хай вин хоч луснэ! — в сердцах сказал Приходченко, хватаясь за руль и выравнивая машину. — Сигналить воно! Сигнальщики, мать вашу етить! Трубачи Первой конной! Ты ехай! Там сороковка! Ты як раз сорок и едешь, все по правилах, чего ты его пропускать должна? А колы б ты зараз въехала кому-нибудь? Чии б то булы б проблемы? Твои проблемы!