— Вчера я вела себя как глупая истеричка, — сказала она. — У тебя, видно, сложилось совершенно неверное представление.
— Тебе было плохо, — заметил я.
— Я думаю о Джимми. Я все ужасно преувеличила, сделала из этого просто трагедию. Это не так. Чтобы все было ясно — мне никакая помощь не нужна. Я со своими проблемами справлюсь.
— Сама?
— Разумеется, с ним нелегко, особенно когда выпьет, а он пьянствовал почти неделю. Но теперь все в порядке. Он был здесь сегодня. Он хороший. И все хорошо.
Ее жалкая попытка оправдать Джимми и очевидное желание захлопнуть перед моим носом дверь в свою личную жизнь меня не смутили.
— Это звучит как невероятно романтическая история. Как давно это тянется? Не параллельно ли с Чарльзом Мэйтлендом?
На эту грубоватую шутку она отреагировала скорее удивленно, чем сердито.
— О Чарльзе я уже почти забыла. С Джимми мы познакомились два года назад в Плимуте.
— Так, может быть, пора уже сделать из него настоящего мужчину, а?
— То есть, чтобы я вышла за него? Джимми на мне никогда не женится. Ни за что. Он помешан на богатой наследнице с яхтой и полным сейфом бриллиантов. Это что, обычай такой у всех авторов, и бывших тоже?
Я понимал, что злиться с трехлетним опозданием глупо, но тем не менее разозлился. Ведь тогда в Портофино я был лишен возможности сыграть финальную сцену, и теперь она предоставлялась, хотя и с опозданием.
— И тебя устраивают такие отношения?
— Абсолютно.
— А я тебя не устраивал.
— Билл…
— Теперь я вижу почему. Разумеется, я был подходящим типом. Болтаться по Европе и корчить из себя великого американского романиста — вот это да! Но я не пал достаточно низко для тебя, да? Чарльз Мэйтленд меня в этом убедил, а Джимми переплюнул нас всех. Я же не пытался тебя задушить. К тому же я делал все возможное, чтобы ты ни в чем не нуждалась, и совершил самый тяжкий, отвратительно мещанский грех — взял тебя в жены.
Лицо ее побледнело и осунулось. Я весь дрожал от желания обидеть ее, отомстить — теперь, годы спустя, когда это было уже ни к чему.
— Поздравляю! Прекрасная у тебя жизнь! Неудивительно, что ты наплевала на своего ребенка, неудивительно, что и не спросила о Рикки. Неудивительно…
Увидел, что рука ее летит к моему лицу. Перехватил ее. На миг мы замерли, уставившись в упор друг на друга. И тут мой гнев вдруг спал, как проколотый мяч.
— Прости, — сказал я. — Это не мое дело. Лучше я пойду.
— Да, тебе лучше уйти.
Я взглянул на нее, такую красивую, такую упрямую, такую убежденную в том, что беда ее обойдет. Неизвестно почему я вдруг почувствовал себя обязанным ее защитить.