«Ого! „Холмы Валлоо“! Пятидесятилетнее! Крепленое! „Как прекрасны твои холмы о блиста-аательная Валлоо“, — с довольным видом вертя кувшин замычал себе под нос слова старой отонской песни Тарай-Ваоэн».
Отонцы шумно поддержали восторг своего командира, а Оду хитро хихикнул, показывая Яну пожелтевшую этикетку на кувшине. Там была изображена женщина с длинными вьющимися волосами — глубокое декольте приоткрывало солидных размеров грудь. Девочки, как обычно в подобных случаях, фыркнули и снисходительно закатили глаза.
Затянув подхваченную отонцами песню сначала и сунув «Холмы» в дорожную сумку, Тарай-Ваоэн двинулся дальше. За несколько последующих часов пути отонцы несколько раз разжигали потухшие факелы, а ребята поскальзывались и падали, вслушиваясь в беспорядочное эхо в пустотах вокруг.
К тому времени, как все уже порядком устали и рассуждали, стоит ли устраивать привал (идти, по словам Тарай-Ваоэна, оставалось меньше половины пути), в пещерах вокруг послышался странный звук. Тихий гул в сочетании с едва слышным глухим треском накатывал волнами — с каждым разом все громче. Тарай-Ваоэн велел всем остановиться и взяться за руки. Он начал разматывать большую связку веревки: «Всем быстро обмотаться канатом, чтобы…» — конец его фразы утонул в оглушительном гуле, раздавшемся прямо под ногами у путников. В этот же момент каменный пол с треском разошелся в разные стороны и Тарай-Ваоэн провалился в пропасть. Стоявшие рядом с ним Эои и Ааи не успели издать и звука, как тоже исчезли внизу. Ян упал на землю и инстинктивно пополз прочь от пропасти. Рядом с ним оказался Оду — его зрачки расширились от страха. В поднявшейся суматохе носилки с Олином оказались на земле. Когда гул окончательно затих, отонцы ринулись к краю обрыва и начали звать своего командира.
— Что это было? — дрожащим голосом пробормотал Оду.
— Землетрясение, — ответил Ян, с опаской оглядывая своды не обрушившейся половины пещеры.
Олин подполз к краю пропасти, оставляя за собой багровый след:
— Она… Они… — задыхался он.
— Ни звука! — развел руками отонский воин, свесившийся вниз, чтобы прислушаться.
— И веревки нет… — подхватил его товарищ, от досады стукнув о стену кулаком.
Отонцы сели и затихли, схватившись за головы. Ян и Оду помогли подняться Олину и уселись рядом. У Яна тряслись руки — ему было неприятно, что это все видят, хоть он и понимал, что в такой ситуации в этом нет ничего постыдного. Звенящую тишину пещер нарушало лишь еле слышное эхо стихии далеко позади.
— Нужно еще кричать… — пробормотал спустя минуту тяжелого молчания один из отонцев.