— Нет, — засмеялся Арес. — Я готов убить всех вас.
Всё произошло молниеносно. Илай бросился на Олтура, и оба, сцепившись, вылетели через перила. Илай приземлился сверху и впился в грудь гролла. Одной рукой он схватил его за подбородок, вминая в землю, другая, прожигая на своем пути плоть, пробивалась к сердцу противника. Одежда Олтура превратилась в пепел, а кожа запузырилась. Арес захрипел, но вывернулся и перехватил его за запястье, затем выгнул его руку, ломая кость. Раздался глухой треск, Илай закричал, но не отпустил противника, а принялся душить другой рукой. Его пальцы сжимали горло так сильно, что из-под порванной плоти засочилась кровь, темная, словно чернила. По телу Ареса поползли синие змеи взбухших вен. Он продолжал сдавливать сломанную руку до тех пор, пока Илай ослабил хватку, а затем резко толкнул его, опрокидывая на землю.
Арес подлетел к нему, а его страшные глаза мерцали, как паучьи. Олтур выглядел ужасающе. Разом он обрушился на Илая, упираясь ладонями в грудь. По шее Олтура ползли кровавые потеки. На груди гролла зияла выжженная дыра с обугленной по краям кожей. Он оскалился, схватил голову Илая обеими руками и приблизился к нему. Его черные глаза затянуло уже знакомой мутной пеленой.
— Eli, quis ignis, — протянул вкрадчивым, демоническим шепотом Олтур, его голос был серебристым и гладким, как ртуть, — dimitte me aspice. Sit vita tua. Suscipe mortem. (Илай, дитя огня, позволь войти. Отпусти свою жизнь. Прими свою смерть.)
Хриплое дыхание Илая участилось, а затем резко прекратилось, я не слышала уже ничего, кроме этой смертельной тишины. Его жизнь призрачными нитями паутины струилась вверх, растворяясь в ночи. Илай смотрел на него невидящими глазами, полными потаенного ужаса, словно марионетка. Его тело: руки, торс, ноги — всё обмякло. Напряжение ушло с лица, превратив его в прекрасную фарфоровую маску. На меня нахлынули воспоминания из мастерской стеклодува. Вспомнилось удушающее чувство страха, когда смотришь в мутные глаза гролла, словно неизвестность, скрытую густым туманом, и не можешь издать ни звука, ни пальцем пошевелить.
Я повернулась, спотыкаясь о неровные булыжники дорожки, и бросилась к краю беседки. Позади меня мелькали тени, раздавался треск, чьи-то крики, стоны, удары; всё слилось в ядовитую симфонию, но мне было не до них. Заметив торчащий из земли железный кронштейн с горшком белых петуний, я откинула цветы в сторону, ухватилась обеими руками за палку и потянула его. Застряв, он лишь немного зашатался. Тогда я уперлась ногами в твердую почву, закрыла глаза и со всей силы дернула его. Дрын с сухим скрежетом вышел из земли, и я вместе с ним упала на спину, ударившись об один из многочисленных терракотовых декоративных вазонов. Не обращая внимания на саднящую кожу, я вскочила, опираясь на железяку, и бросилась к Илаю.