Они с Павлом очень редко совпадали в оценках.
Такие совпадения могли случаться только в результате арифметических погрешностей Высшего Разума, устающего думать за всех.
Нора немного допускала его до себя.
Она молча и безучастно принимала его объятия и полудетское ласкание, демонстрируя озабоченность только своим карманным телефоном, возможностью получить послание или звонок от Риты, в которой ощущала нужду. Павел ранился об эту ее сосредоточенность на собственных переживаниях и утаскивался, раненный, восвояси, всякий раз преобразуя боль в ненависть.
Простым и привычным душевным движением он воображал себе кровавое мщение, лишение родительских прав, кляузы на работу, яд в бокале. И себя, стоящего рядом с ней, равнодушного и безучастного, тоже озабоченного кем-то – не ею.
В этих женщинах, что он использовал в качестве тестеров, его многое изумляло.
Во-первых, их искренняя нежность к нему, как будто бы давно выстраданная. Каждая их них: и электрическая леди, и бухгалтерша, и секретарша, и чужая жена, о соблазнении которой он вообще предпочитал не вспоминать, говорили ему, как давно восхищались им, жалели его из-за очевидной неприкаянности и недолюбленности.
Во-вторых, это были женщины, напичканные историями-невидимками. Он зажигал их, как лампочки, вместе с их прошлым, настоящим, а иногда и будущим. Он не просто совершал с ними соития на работе, в номере отеля, в их домах, наполненных чужими прошлыми и нынешними жизнями, но он невольно запускал в них, дотрагиваясь до какой-то точки внутри, программы воспоминаний, страданий и надежд. Женщины ждали чуда. Женщины хотели ласки. Женщины сразу беременели новыми обстоятельствами и страдали от того, что эти новые обстоятельства не наступали. Но кто был тот повар, что так плохо приготовил их? Под какое негурманское небо их приправляли и под какой луженый желудок их обжаривали во второсортном масле?
Он помнил события, связанные с жизнью каждой из них, был в курсе про позавчера и послезавтра, знал в подробностях про контрольную сына или грядущую кастрацию сиамского кота. Но он умел не только включать, но и выключать их, делать невидимыми.
После сверки ощущений с Норой, после врачевания сочащихся алой кровушкой душевных синячков, он дергал за рубильник, и фигуры начинали таять. Коты с неотрезанными гениталиями растворялись в воздухе, не оставив на прощание даже легендарной улыбки, сыновья, перепутываясь с дочерьми, не возвращались с контрольных работ, и все это вместе катилось в тартарары, туда, где находится все отвергнутое, фальшивое, придуманное на скорую руку безмозглым органом под названием «рваная душа».