Они с Терри ненадолго поднялись на борт и перекинулись парой прощальных слов почти со всеми бывшими попутчиками.
— Вот так, сэр! — торжествующе возвестил мистер Тифман. — Я отлично провел время на Таити, и все прошло точно по графику. Утром тур на катере вокруг острова. Пообедал настоящей местной кухней в «Загадке» — ну, вы знаете, туда все ходят пробовать местную кухню. Днем покатался на лодке с прозрачным дном над коралловыми рифами, посмотрел на ныряльщиков за жемчугом. Выпил ромовый пунш и коктейль «Радуга» в «Бугенвиле». Не видел только, как девушки танцуют хулу, но, я так понимаю, по нынешним временам это сложно организовать, ее теперь почти не танцуют. Вот теперь отчаливаю. Да, сэр. Заметим, судно отходит тютелька в тютельку. До свидания, мистер Дерсли. Рад был познакомиться. Что особенно хорошо в таких долгих путешествиях — встречаешь много замечательных людей.
На этом Уильям распрощался с мистером Тифманом, увозящим свой великий маршрутник, свой плащ-дождевик-плед, свой жуткий галстук и три застиранных носка в неизвестные дали. Счастливого пути, мистер Тифман, скатертью дорога!
Вся четверка вернулась на шумный причал и вместе с остальными провожающими помахала рукой отчаливающему «Марукаи». У Уильяма слегка защемило сердце — словно он прожил на этом пароходе не десять дней, а много лет. Терри, наверное, тоже стало грустно, судя по тому, как она сжала руку Уильяма. Некоторые таитянки залились слезами — не потому, что пароход увозил их родных и любимых, а потому, что слезы лучше всего отражали царившее на причале настроение. С палубы донесся слегка насмешливый пронзительный гудок. «Марукаи» с величайшей осторожностью развернулся и взял курс на узкий выход из лагуны, а потом, выбравшись в открытое море, начал стремительно уменьшаться.
— Все, теперь нам цивилизации долго не видать, — заметил Рамсботтом, вместе со всей компанией провожая пароход взглядом.
Над островом Муреа, похожим на комок черной бумаги, бесновался закат, жонглируя разноцветными огнями, отдергивая одну оранжево-карминовую завесу за другой, приоткрывая на миг бескрайние бледно-зеленые дали и небесные врата над отполированными до блеска клыками ада. Затем сгустилась тьма, в которой одиноким светлячком виднелся «Марукаи». Папеэте, сразу став загадочным и таинственным, принялся пританцовывать под далекие гитарные переборы. Всю дорогу до гостиницы Уильяма преследовал пьянящий цветочный аромат.
Уже через неделю Уильяму казалось, что он живет на Таити не первый месяц. В этой влажной духоте словно вязли и растворялись все воспоминания об остальном мире. Нельзя сказать, что дни сливались в один, равно как и ночи. Однако ночами приходилось тяжелее, поскольку духота и комары не давали заснуть, и Уильям коротал время до четырех утра, наблюдая, как меняется остров за окном. Какой-нибудь комар обязательно умудрялся проникнуть под полог и донимал своим назойливым писком. Дни тянулись долго (в семь утра выходили купаться, завтракать заканчивали к девяти, спать укладывались поздно), и каждый приносил свои открытия.