— Вам непременно необходимо на Южные моря, — вынесла вердикт медам.
— Как-нибудь с радостью побывал бы, — ответил Уильям.
— Как-нибудь!.. Как-нибудь — значит никогда. Нет, нужно сейчас! Берите пример с вашего онкль.
— Не особенно-то его «онкль» на этих морях озолотился, — возразил Болдуин. — Хотя, признаю, скучать не давали — к тому же на добрых тридцать лет сбежал от кошмара, который тут называется погодой. Но, сами знаете, баснословных барышей мне острова не принесли.
— Ах, Болди, как там говорят — цыплят по осени считают?
Медам оглянулась на Гарсувина, и Уильям успел перехватить его ответный взгляд. Очень красноречивый. Тяжелые веки чуть приподнялись над темными глазами, и глаза недвусмысленно и властно сказали: «Хватит. Помолчи».
— Может быть, может быть, — задумчиво протянул дядя Болдуин, принимая свой излюбленный таинственный вид, на который Уильям уже не обращал внимания.
Разговор перекинулся на другие темы: промозглая лондонская сырость, красоты Парижа, французские почтовые пароходы из Марселя; некто Ричардсон, которого они встречали в Лондоне, Сан-Франциско, Сиднее и других местах; еда, напитки, одежда и погода. Приятная, занимательная беседа, но малоинформативная.
Вспоминая этот скромный обед под перестук колес поезда на Лондон, Уильям не мог отделаться от разочарования. Как все многообещающе начиналось… Мистер Гарсувин и его спутница затмили собой самые фантасмагорические рассказы дяди Болдуина. За обыкновенным обеденным столом собралась колоритнейшая компания, будто сошедшая с книжных страниц: дядя Болдуин с одутловатым багровым лицом, внушительным орлиным носом и седым взъерошенным венчиком волос; Гарсувин с вытянутой яйцевидной головой, сеткой морщин и тяжелым взглядом; медам с нарумяненными смуглыми щеками, обилием цвета, блеска, аромата и колдовскими глазами юной девы… Сев с этими людьми за один стол, Уильям словно перенесся в какой-то приключенческий фильм, в котором он был одновременно и персонажем, и зрителем. Однако затем холод Восточной Англии и обыденность Бантингема взяли свое — столовая, дрогнув, вернулась обратно в зимние сумерки Айви-Лоджа, в царство солода, шахмат, акварели и поездов до Ливерпуль-стрит.
Лишь одна деталь заслуживала особого внимания — взгляд, заставивший умолкнуть медам. Во взгляде этом читалось, что всякому разговору свое время, не предполагающее, в данном случае, присутствия Уильяма. Почему-то Уильяму эта избирательность польстила. Глядя в темное окно, он забавы ради мысленно подставлял на место убегающих вдаль кусочков Восточной Англии сердитые глаза Гарсувина под тяжелыми веками. И все же экзотичность сегодняшних гостей казалась ему искусственной, наигранной, как и дядюшкин таинственный вид. Наверное, таковы все путешественники по дальним странам — боятся выйти из образа в старушке Европе. Когда он уезжал, гости о чем-то оживленно беседовали, уже прикончив бутылку виски (тоже часть образа), слегка разгорячившись и расшумевшись, однако скорее всего остаток дня они проболтают о банальностях, позлащенных необычной географической принадлежностью. Наверное, в глазах уроженца другого полушария беседа между обычными жителями Бантингема тоже расцвела бы яркими красками диковинных имен и названий.