Жизнь, решил Уильям, везде примерно одинакова. Он говорил себе это частенько, выработав некую утешительную философию как раз на такой случай. Было время, через год-другой после войны, когда он хотел оставить Бантингем и солодильню, сунуть в карман имеющиеся в наличии пару сотен фунтов и махнуть куда-нибудь на край света. Но сперва занемог постаревший отец, потом мать, и Уильям никуда не поехал. Он не смотрел на Бантингем свысока, ему нравился родной городок, и казалось невозможным пустить корни где-то еще (да и вообще не хотелось пускать корни и остепеняться). И тогда он постепенно привык утешать себя тем, что жизнь повсюду одинакова, и везде, как ее ни разукрашивай, ждет все та же набившая оскомину бантингемская действительность. Дядя со своими двумя визитерами, от которых сперва захватывало дух, а потом тянуло зевать, только подтверждали его теорию. Однако ожидаемой радости это подтверждение не приносило, а рождало лишь досаду. Отчего-то собственная жизнь показалась Уильяму совсем унылой. Тяжело слышать стук захлопывающихся со всех сторон дверей на свободу, однако еще горше обнаружить, что они распахнуты и ведут в никуда. Он безрадостно смотрел на проплывающие за окном эссекские поля. Затем, приняв наконец деловой вид, щелкнул замками на портфеле, вытащил бумаги и освежил в памяти кое-какие цифры, с которыми предстояло ознакомить пивоваров, Пантоксов. Во взгляде сидящей напротив скромной женщины средних лет мелькнуло уважение к высоким финансовым материям. Что ж, решил Уильям, жизнь как жизнь. Нужно довольствоваться тем, что имеешь.
Домой на следующий день Уильям вернулся тем же деловым джентльменом. Роль ему порядком поднадоела — поездка в Лондон прошла скучнее некуда, однако за неимением другой ипостаси он придерживался этой. Элегантный, даже щеголеватый в темно-сером пальто и шляпе, он прошагал сквозь зимние сумерки к Айви-Лоджу, легонько помахивая на ходу портфелем. Дом, к его удивлению, тонул в темноте, заброшенный, словно в нем целый месяц никто не жил. Хоть бы один каминный отблеск в окнах по увитому плющом фасаду!
В холле свет тоже не горел. Из темной кухни в конце коридора не доносилось ни звука, а ведь миссис Герни обычно встречала хозяина обедом с дороги. Он прошел в столовую и чиркнул спичкой — ничего, только зола в камине и грязная посуда, оставленная в беспорядке на столе. Удивленный и встревоженный, Уильям вернулся в холл и лишь тогда уловил странный звук из кабинета, словно там хрипел загнанный в угол зверь. На мгновение он застыл, слушая бешеный стук собственного сердца в темноте. Наконец Уильям перешагнул порог кабинета — и тут же обо что-то споткнулся, пришлось потратить еще одну спичку, чтобы зажечь газовую лампу.