— Как бы мне хотелось снова побывать на море! Я видела его однажды, в детстве. Такое просторное и открытое… такое красивое. Я очень хочу туда еще раз. Мы не могли бы поехать? Хотя свадьбы не будет, — может быть, мы сможем отправиться в путешествие на побережье, когда я убегу? Что скажешь?
— Мы поедем, куда захочешь, Черная Кошка. — Джордж улыбается.
Кэт счастливо вздыхает.
— Давай искупаемся, — предлагает она.
— Искупаемся? В канале?
— Почему нет?
— Он не такой уж чистый, любимая моя…
— Он наверняка чище, чем мы сейчас.
— Здесь водятся раки… и щуки, и угри…
— К черту угрей! — смеется Кэт. — Ты что, боишься угрей?
— Нет, не боюсь. Нисколько не боюсь… — оправдывается Джордж.
— Отлично. Тогда пошли. — Она встает, протягивает ему ладонь. Он берет ее за руку, позволяя подвести себя к самому краю палубы. Баржа пьяно шатается у них под ногами. — Готов?
— Вниз ногами, Кэт! Здесь не очень глубоко. И что будет с твоим платьем?
— К черту платье! Пусть меня уволят за него и поймут, насколько мне это важно! — кричит она и прыгает, крепко держа Джорджа за руку.
Глубины здесь всего фута четыре, Кэт ударяется ногами о дно, чувствуя, как погружается в ил и грязь. Однако прохладная вода подобна открывшейся запертой двери или восходу солнца. Она захлестывает разгоряченное тело, окатывает волосы, ресницы, с рокотом заливается в уши. Ее душа раскрывается и изливается наружу, отмываясь дочиста, пока не остается ни следа от злости и страха. В этот миг она освобождается. «Первый раз в жизни», — думает Кэт и тянется к Джорджу, ее мокрые руки скользят как угри, чтобы обхватить его за талию. Она запрокидывает голову, глядя в бездонное небо.
Гроза начинается как по расписанию. Жара и влажность усиливались на протяжении пяти-шести дней и наконец достигли апогея, воздух стал настолько густым и насыщенным влагой, что трудно даже думать, не то что ходить. Однако шаги Кэт были легки, как у ребенка, когда она носила наверх блюда к ужину. Если все остальные казались едва живыми — даже Робин Дюрран, который в кои-то веки почти не болтал, — то Кэт чуть ли не парила над землей, в уголках рта у нее играла таинственная улыбка, когда она думала, что на нее никто не смотрит. Эстер пытается уверить себя, что это все благодаря ключу от комнаты, однако только это не может привести к такой перемене. Или может? Она вспоминает крики девушки, ее плач и мольбы, когда спальня была заперта. Возможно, ей достаточно и ключа.
Эстер стоит у окна гостиной. Она отперла ставни, закрытые Кэт, и откинула одну створку, чтобы выглянуть наружу. Огни в комнате погашены, на Эстер лишь один халат. Она отправилась в постель в обычное время, но вскоре проснулась. Разумеется, одна-одинешенька, когда первые рокочущие раскаты прокатились с запада, догоняя зловещие всполохи молний. Почти два часа ночи, и из-под двери кабинета Альберта свет не пробивается. Его нет ни в гостиной, ни вообще в доме. Дождь ударяет в окно. Сначала отдельные быстрые капли, а потом настоящий ливень. Вода стекает по стеклу волнами, капли отскакивают от садовых дорожек, и шум дождя похож на гул далекого моря. «Где же ты, Берти?» Она посылает в ночь эту печальную короткую мысль, не надеясь на ответ. Она не помнит, когда ощущала себя более одинокой. Очередная вспышка молнии заливает комнату светом, сразу же следует раскат грома, заставляя Эстер невольно вздрогнуть. У нее за спиной раздается негромкий смех, и она ахает, быстро разворачивается и обнаруживает, что к ней приближается Робин Дюрран. На нем те же мятые, жеваные брюки, в которых он ходил весь день, рубашка расстегнута. Грудь у него плоская и гладкая, кожа плотно обтягивает решетку ребер, между которыми залегли тени. Темные волосы на груди растут ромбом, спускаясь на живот. У Эстер перехватывает дыхание, и она спешно отворачивается. Столько обнаженного мужского тела, если не считать Альберта, она никогда не видела. Робин шире и смуглее, он выглядит гораздо крепче ее мужа. В нем как-то больше чувствуется животное начало, неуязвимость.